– Ловкий?
Медовые вихры искрились на солнце, вторя конопушкам на щеках и задорным огонькам в глазах. Вопреки обыкновению, брат ничего не сказал, не отпустил едкой шутки, не потрепал за волосы – но по взгляду, по затаенной улыбке она поняла, что он счастлив ее счастьем.
– Боюсь, испорчу ваше сладкое утро, – закашлялся он.
– Ты все сделал? – коротко бросил Стрелок, натягивая рубаху, – веселье, нежность и тепло мгновенно исчезли из его голоса и взгляда.
– Господин воевода, – Ловкий наигранно поклонился в пояс, – твои воины готовы!
Ни шутовская манера, ни веселье не обманули Белянку.
– Воины? – подскочила она к брату, а потом растерянно глянула на Стрелка. – Ты хочешь дать им бой?!
– Нет. Пока нет, – без тени улыбки ответил он. – Я же сказал, что мы будем наблюдать. А пока – оценим наши силы, потренируем ребят, подготовимся и разведаем обстановку. Все это втайне от них, разумеется, – пусть думают, что мы наивные лесные олухи и поверили их красивым словам. Еще я отправил гонцов за помощью в Нижнюю Туру.
– Горлица трудится над новыми оберегами, – сообщил Ловкий. – Тетушка Пшеница с хозяюшками еще вчера приготовили им угощения, мы с ребятами отнесли. Все как ты приказал, Отец.
Белянка слушала их будто сквозь толщу воды – сердце стучало в ушах и мешало думать. Каким-то краешком разума она понимала, что Стрелок поступает верно, но внутри все бунтовало от одной только мысли о возможности боя.
Она знала, что при таком раскладе они обречены.
– Молчи, – Стрелок остановил слова, готовые сорваться с ее губ. – Лучше помоги Горлице с оберегами.
Белянка не сводила с него глаз.
– Я обещаю, что мы внимательно их выслушаем и первыми в драку не полезем… – Стрелок закатил глаза, словно прочел ее мысли. – Только не смотри на меня так!
Она зажмурилась и горячо пожелала:
– Удачи! – но они уже убежали.
Без Стрелка комната потускнела. Белянка еще раз огляделась: желтое солнце на потолке, беленые стены, ветки сирени. Здесь действительно хотелось прожить целую жизнь, вставать с первыми лучами солнца, смотреть на улыбку Стрелка, готовить ему завтрак и слушать его тревоги, делиться мечтами, смастерить пару плетеных стульев, сшить небесно-голубой сарафан – под цвет его глаз, а может быть, родить ему дочь. Или даже сына.
Глаза защипало горячими слезами, защекотало горло дурным предчувствием. Нет, нельзя об этом думать – нужно делать, двигаться, бороться и пытаться. Предчувствия – это пустое, это глупости. Помочь с оберегами? Значит, помочь с оберегами. И еще обязательно поговорить с Ивой. Но сначала к Горлице. Белянка решительно накинула шаль и поспешила наверх, отгоняя нежелание возвращаться туда, где больше не было ее детства.
На холм она поднималась бегом, будто боясь остановиться и передумать. Шлепки башмаков по сухой тропинке отдавались ударами сердца. Ступни знали каждую кочку, каждый кустик и каждую рытвину. Все было так же, как пять лет назад. И все было иначе. Останавливаться у двери Белянка не стала – сразу влетела в хижину и попала в привычный полумрак, который встретил ее холодным приветствием:
– Вот уж не думала, что ты вернешься.
Горлица сидела за столом, заваленным корзинками с бусинами, клубками, иголками, мешочками и травами – работа над оберегами кипела вовсю.
– Как же мне не вернуться, когда… – начала было Белянка и осеклась.
Рядом с Горлицей сидела Ласка и старательно делала вид, что не видит ничего, кроме нитки с нанизанным кварцем.
– Когда ты нарушила первый обет ведуньи и связалась с мужчиной? Да еще и с Отцом деревни! – выдала Горлица.
Ласка закусила губу, но даже не подняла глаз.
Горячая волна обиды подступила к горлу, и Белянка уже хотела сказать, что Ведунья деревни Луки теперь Горлица и что они с Лаской могут отказаться от ведовства и прожить обычную жизнь, не связанную никакими обетами, а Горлице нужно искать своих учениц.
Но она заставила себя промолчать.
Потому что это было глупо, малодушно, недостойно и просто нечестно.
Она тихо ответила:
– Однако я все еще могу колдовать. И я пришла помочь. Потому что мне небезразлична судьба нашей деревни.
– Очень в этом сомневаюсь, – процедила Горлица и ногой пододвинула ей стул.
Белянка села и молча взялась за работу.
Воздух между бывшими ученицами тетушки Мухомор можно было резать ножом. На первый взгляд все оставалось по-прежнему. Деревянный стол пестрел затейливым узором царапин, на перемете покачивались пучки зверобоя и чеснока. Пахло травами, медом и дымом. Но еще и странной пустотой, отчужденностью. Из углов исчезли лежанки и занавески, сундуки – остался лишь закуток Горлицы. Ощущалась какая-то заброшенность. Словно тетушка Мухомор была душой и сердцем этого дома.
– Здесь все так… непривычно, – Белянке невыносимо захотелось выразить вслух ту горечь, что скапливалась на губах.
Ласка прикусила нитку, затягивая на обереге узелок, и огляделась.
– Ты права. Все перевернулось, переменилось… – голос звучал неуверенно, бледно, и на миг Белянке стало ее жаль.
Но посмотреть бывшей сестре в глаза она боялась.
– Времена меняются! – отрезала Горлица.
Белянка съежилась под ее взглядом. Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться далеко-далеко отсюда. Как можно дальше. Но нужно помочь с этой работой – пусть даже чужакам обереги на один зубок.
Выбрав подходящую деревянную бусину, Белянка продолжила собирать замысловатый орнамент, как учила тетушка Мухомор.
Горлица резко встала, ножки стула оглушительно скрипнули.
– Я отойду. Чтобы закончили к полудню, – небрежно кинула через плечо и ушла.
За окном бился ветер, скрипели тяжелые ветви. Время от времени бусины падали на стол с глухим перестуком, потрескивал остывающий очаг.
Первой тишину нарушила Ласка, осторожно прошептав:
– Горлица… изменилась.
Белянка оторвалась от работы и наконец-то посмотрела ей в лицо. И не узнала.
Огромные глаза светились затаенной болью. Щеки осунулись, волосы потускнели. Но главное – изменился взгляд. Стал скромнее? Старше? Нет. Мудрее. Глубже. Что он скрывал? Любила ли она на самом деле Стрелка? Раскаивалась? Скучала по тетушке Мухомор и разрушенному миру их детства? Общего детства.
Не бывает бывших сестер. Даже названых сестер бывших не бывает.
Белянка отложила работу, накрыла ладонью сложенные на столе руки Ласки и осторожно ответила:
– Мы все изменились.
Ласка отвела глаза, но руки не убрала.
Сердце стучало в ушах, за окном до хрипоты заливались птицы, а слова не шли из пересохшего горла.
– Изменились же? – не выдержала, переспросила Белянка.
– Изменились! – резко проговорила Ласка и взглянула в глаза – чернота огромных зрачков плескалась болью. – Ты стала счастливая и любимая. А я – брошенная и всеми презираемая!
И впервые Белянка не отдернула руки, не убежала, не заплакала от гнева и яда Ласки – на этот раз она точно знала, что сестра хочет сказать совсем другие слова, что болит у нее на самом деле не это, что Ласка так же отчаянно нуждается в понимании и любви, как и сама Белянка.
В искаженном лице сестры она вдруг увидела саму себя. Без прикрас.
– Тебя никто не бросал, – робко улыбнулась своему отражению Белянка и погладила ее
