– Думаешь, ты можешь напугать меня так, что я верну тебя Харальду? – забавляясь, спросил я.
– Ты вернешь меня, – уверенно проговорила она. – Вернешь.
– Уведите ее, – приказал я, устав от Скади.
* * *Харальд явился к полудню.
Один из людей Стеапы принес мне весть об этом, и я снова поднялся на укрепления, чтобы увидеть Харальда Кровавые Волосы на другом берегу реки. Он был в кольчуге, вместе с ним прискакали пятьдесят его товарищей. На его знамени был вышит топор без топорища; древко венчал череп волка, выкрашенный в красный цвет.
Харальд оказался крупным мужчиной; конь его тоже был большим, но все равно конунг как будто сидел на карликовом скакуне. На таком расстоянии я не мог разглядеть его хорошенько, но ясно видел его желтые волосы, длинные, густые, не запятнанные кровью, и широкую бороду.
Некоторое время он пристально смотрел на стену Эскенгама, потом расстегнул пояс с мечом, бросил оружие одному из своих людей и послал коня в реку.
День был теплым, но поверх кольчуги Харальд носил еще и огромный плащ из черной медвежьей шкуры, благодаря которому казался чудовищно огромным. На его запястьях и вокруг шеи блестело золото, как и на уздечке его коня.
Харальд довел коня до середины реки, там, где вода захлестывала сапоги датчанина.
Любой из лучников на стене Эскенгама смог бы его подстрелить, но Харальд демонстративно разоружился, что означало: он желает поговорить, и я отдал приказ, чтобы в него не стреляли.
Сняв шлем, он рассматривал людей на укреплениях до тех пор, пока не заметил Осферта в бронзовом обруче на голове. Харальд никогда не видел Альфреда и принял внебрачного сына за его отца.
– Альфред! – заорал он.
– Король не разговаривает с разбойниками! – крикнул я в ответ.
Харальд ухмыльнулся. У него было широкое, как совок для ячменя, лицо, кривой с горбинкой нос, большой рот, а глаза – хищные, как у волка.
– Ты – Утред Говнюксон? – приветствовал он меня.
– Я знаю, что ты – Харальд Робкий, – ответил я оскорблением на оскорбление, как и полагалось.
Он уставился на меня. Теперь, когда Харальд был ближе, я разглядел, что его желтые волосы и борода в брызгах грязи, жирные и скатавшиеся, как волосы трупа, похороненного в дерьме. Река бурлила вокруг жеребца.
– Скажи своему королю, – обратился ко мне Харальд, – что он может избавить себя от многих бед, если уступит мне трон.
– Альфред приглашает тебя прийти и взять этот трон, – ответил я.
– Но сначала, – Харальд подался вперед и похлопал по шее коня, – ты вернешь то, что принадлежит мне.
– У нас ничего твоего нет.
– Скади, – напрямик сказал он.
– Она твоя? – спросил я, притворившись удивленным. – Но шлюха наверняка принадлежит любому, кто может за нее заплатить!
Он бросил на меня полный ненависти взгляд.
– Если ты к ней прикоснулся, – прорычал Харальд, показывая на меня пальцем руки, затянутой в перчатку, – если к ней прикоснулся хоть один из твоих людей, клянусь членом Тора, я заставлю тебя умирать так медленно, что от твоих воплей зашевелятся мертвецы в их ледяных пещерах!
«Он дурак, – подумал я. – Умный человек притворился бы, что эта женщина значит для него очень мало или вообще ничего».
Но Харальд уже продемонстрировал, чего стоит.
– Покажи мне ее! – потребовал он.
Я заколебался, будто прикидывая что-то. Я хотел, чтобы Харальд покрепче вцепился в наживку, поэтому приказал двум людям Стеапы привести Скади.
Она появилась с веревкой на шее, но ее красота и спокойное достоинство словно делали ее главной на укреплениях. В тот момент мне подумалось, что она – самая царственная из всех женщин, каких я когда-либо видел.
Скади двинулась к палисаду и улыбнулась Харальду, который послал своего коня на несколько шагов вперед.
– Они прикасались к тебе? – уточнил он у Скади.
Прежде чем ответить, она бросила на меня издевательский взгляд.
– Они недостаточно мужчины, господин! – крикнула Скади.
– Поклянись! – отозвался датчанин; в его голосе ясно слышалось отчаяние.
– Клянусь, – ответила она нежно.
Харальд развернул коня так, что тот встал боком ко мне. Подняв руку в перчатке, датчанин показал на меня:
– Ты выставил ее голой, Утред Говнюксон.
– Хочешь, чтобы я снова выставил ее так?
– За это ты лишишься глаз, – прорычал он, заставив Скади засмеяться. – Отпусти ее сейчас же, – продолжал Харальд, – и я тебя не убью! Вместо этого я посажу тебя на веревку слепым и голым и покажу всему миру.
– Ты тявкаешь, как щенок, – отозвался я.
– Сними веревку с ее шеи, – приказал Харальд, – и немедленно пошли ее ко мне!
– Приди и возьми ее, щенок! – крикнул я в ответ.
Я чувствовал подъем духа.
«Харальд доказал, что он – упрямый дурак», – подумал я.
Он желал Скади больше, чем желал Уэссекса, даже больше всех сокровищ королевства Альфреда. Помню, я решил, что привел его в точности туда, куда мне хотелось, словно на поводке…
Но тут он повернул коня и показал на увеличивающуюся толпу воинов на речном берегу. А из-за деревьев, густо растущих на дальнем берегу реки, появилась цепочка женщин и детей. То были наши люди, саксы, связанные друг с другом, потому что их захватили в рабство. Люди Харальда, грабя Восточный Уэссекс, без сомнения, хватали каждого ребенка и каждую молодую женщину, каких могли найти, и, кончив забавляться с пленницами, отправляли их на кораблях на рынки рабов во Франкии.
Но этих женщин и малюток привели на берег реки, где по приказу Харальда они опустились на колени. Самому младшему ребенку было примерно столько же лет, сколько моей Стиорре, и я все еще вижу глаза этой девочки, когда та смотрела вверх, на меня. Она видела полководца в сияющей славе, а я не видел ничего, кроме жалкого отчаяния.
– Начинайте! – крикнул Харальд своим людям.
Один из его воинов, ухмыляющееся животное, которое как будто могло побороть быка, шагнул к женщине на южном конце цепочки. Он высоко взмахнул боевым топором, а потом опустил – так, что лезвие раскроило несчастной череп и вонзилось в туловище. Сквозь шум реки я услышал хруст кости и увидел, как кровь брызнула выше головы Харальда, сидевшего на коне.
– Одна! – крикнул Харальд и сделал жест забрызганному кровью мужчине с топором.
Тот быстро шагнул влево, чтобы встать позади девочки, которая вопила, потому что видела, как только что убили ее мать. Вновь взмыло красное лезвие топора.
– Подожди! – окликнул я.
Харальд поднял руку, чтобы удержать топор в воздухе, и издевательски улыбнулся мне:
– Ты что-то сказал, господин Утред?
Я не ответил. Лишь наблюдал, как кровь растворяется в воде, исчезая вниз по течению.
Воин рассек веревку, привязывавшую мертвую женщину к ее ребенку, и пинком швырнул труп в реку.
– Говори, господин Утред, пожалуйста, говори, – сказал Харальд с преувеличенной вежливостью.
Остались тридцать три женщины с детьми. Если я ничего не сделаю, все они умрут.
– Перережьте ее веревку, – тихо приказал я.
Веревка на шее Скади была перерезана.
– Иди, – велел я ей.
Я надеялся, что она переломает ноги,
