К Йолю я был на ногах, хотя не смог принять участие в играх, которые доставляли такое удовольствие Рагнару. Были бега, испытания силы и, его любимое, – борьба. Он сам принимал участие в играх и выиграл первые шесть схваток, потом проиграл гиганту-саксу, рабу, которого вознаградил пригоршней серебра.
В полдень на огромном пиру живущим в крепости собакам разрешили атаковать быка – развлечение, заставившее Рагнара смеяться до слез.
Бык, жилистое и свирепое создание, метался по вершине холма между зданиями, нападая, когда у него был такой шанс, отшвыривая зазевавшихся собак, вспарывая им животы, но в конце концов потерял слишком много крови, и гончие навалились на него.
– Что сталось с Нихтгенгой? – спросил я Бриду, когда ревущий бык рухнул под неистовой грудой карабкающихся на него собак.
– Умер, – ответила Брида. – Много-много лет назад.
– Он был хорошим псом.
– Да, – согласилась моя подруга, наблюдая, как гончие разрывают брюхо бьющемуся быку.
Скади была на дальнем конце этого действа и избегала моего взгляда.
Пир Йоля был щедрым, потому что Рагнар, как и его отец, всегда обожал зимние праздники. Срубили громадное пихтовое дерево. Его втащили в зал и увешали серебряными монетами и драгоценными украшениями.
Скади была среди служанок, приносивших говядину, свинину, оленину, бекон, кровавые колбасы, хлеб и эль. Она все еще избегала моего взгляда. Мужчины обращали на нее внимание, да и как могло быть иначе? Один пьяный попытался схватить ее и затащить к себе на колени, но Рагнар так стукнул кулаком по столу, что опрокинулся рог с вином, и этого было достаточно, чтобы убедить мужчину отпустить Скади.
На пиру были арфисты и скальды. Скальды распевали песни в честь Рагнара и его семьи, и Рагнар сиял от удовольствия, когда описывались подвиги его отца.
– Повтори это! – ревел он после того, как излагался какой-нибудь памятный подвиг.
Он знал многие слова и подпевал, но потом испугал скальда, снова стукнув по столу.
– Что ты только что пропел? – вопросил Рагнар.
– Что твой отец, господин, служил великому Уббе.
– А кто убил Уббу?
Скальд нахмурился:
– Сакский пес, господин.
– Сакский пес! – прокричал Рагнар, поднимая мою руку.
Люди все еще смеялись, когда появился гонец.
Он вошел из темноты, и мгновение никто не замечал высокого датчанина, который, как выяснилось, только что прискакал из Эофервика. Мужчина был в кольчуге, потому что на дорогах рыскали разбойники, и полы этой кольчуги, его сапоги и богато изукрашенные ножны меча были забрызганы грязью.
Он, должно быть, устал, но на лице его сияла широкая улыбка.
Рагнар заметил его первым.
– Гримбалд! – приветственно проревел он. – Ты должен был появиться до праздника, а не после него! Но не беспокойся, еда и эль еще есть!
Гримбалд поклонился Рагнару:
– Я привез вести, господин.
– Вести, которые не могут подождать? – добродушно уточнил Рагнар.
В зале все стихло: люди гадали, что могло погнать Гримбалда в такой спешке сквозь холодную, мокрую темноту.
– Новости, которые обрадуют тебя, господин. – Гримбалд продолжал улыбаться.
– Цены на девственниц упали?
– Альфред Уэссекский, – Гримбалд помедлил, – мертв.
Наступил момент молчания, потом зал взорвался радостными криками.
Люди колотили по столам кулаками и радостно вопили. Рагнар хорошо набрался, но сохранил достаточно здравого смысла, чтобы поднять руки, призывая к молчанию.
– Откуда ты это знаешь?
– Новости добрались до Эофервика вчера, – сказал Гримбалд.
– Кто их привез? – требовательно спросил я.
– Священник из восточных саксов, господин.
Высокий гонец был одним из гвардейцев безумного короля Гутреда. Мы не были знакомы, но то, что я сидел на почетном месте рядом с Рагнаром, побудило его именовать меня господином.
– Итак, его щенок – новый король? – спросил Рагнар.
– Так говорят, господин.
– Король Эдмунд? – уточнил Рагнар. – Понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.
– Эдуард, – поправил я.
– Эдмунд или Эдуард, какая разница? Долго он не проживет, – радостно бросил Рагнар и спросил меня: – Что представляет собой мальчишка?
– Он нервный.
– Не воин?
– Его отец тоже не был воином, – напомнил я, – однако победил всех датчан, которые явились, чтобы отобрать у него трон.
– Ты сделал это за него, – жизнерадостно проговорил Рагнар и хлопнул меня по спине.
Зал внезапно загудел от разговоров, когда люди осознали, что их ждет новое будущее. Царило огромное возбуждение, хотя, взглянув на один из столов, я увидел Осферта, нахмуренного и молчаливого.
Потом Рагнар наклонился поближе ко мне:
– Утред, ты не кажешься счастливым.
Что я чувствовал в тот момент? Я не был счастлив. Мне никогда не нравился Альфред. Он был слишком набожным, слишком сухим, слишком суровым. Его радостью был порядок. Он хотел втиснуть весь мир в списки, организацию, послушание. И любил собирать книги и писать законы. А еще верил, что, если каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок будут повиноваться закону, тогда на земле настанет Царствие Небесное, – но он забыл о земных удовольствиях. В молодости он их знал, Осферт тому доказательство, но потом позволил распятому христианскому Богу убедить себя, что удовольствие – грех. И издавал законы, которые преследовали грех. С тем же успехом он мог пытаться слепить из воды шар.
Вот почему мне не нравился Альфред, но я всегда понимал, что его присутствие делало меня необыкновенным человеком. Он не был дураком. Его ум работал быстро, схватывая новые идеи, если те не противоречили его религиозным убеждениям. Альфред не верил, что королевский сан подразумевает всеведение, и по-своему был скромным. Что важнее всего, король был хорошим человеком, хотя в его обществе никогда не бывало уютно.
Он, как и я, верил в судьбу – эту веру разделяют все религии, хотя разница между Альфредом и мной состояла в том, что король верил: судьба есть движение вперед. Он хотел улучшить мир, в то время как я не верю и никогда не верил, что мы можем его улучшить. Мы просто выживаем, пока мир соскальзывает в хаос.
– Я уважал Альфреда, – объяснил я Рагнару.
И все еще не мог до конца поверить новостям. Слухи расползаются, как болотный туман, поэтому я поманил Гримбалда:
– Что именно сообщил священник?
– Что Альфред был в церкви в Винтанкестере, – ответил тот, – и рухнул во время церемонии. Его унесли в постель.
Это выглядело убедительным.
– И его сын теперь король?
– Так сказал священник.
– Харальд все еще в ловушке в Уэссексе? – спросил Рагнар.
– Нет, господин, – ответил Гримбалд. – Альфред заплатил ему серебро, чтобы тот ушел.
Рагнар взревел, требуя тишины, и заставил Гримбалда повторить последние слова насчет Харальда. Весть о том, что раненому ярлу заплатили, чтобы тот покинул Торней, вызвала новый взрыв радостных криков. Датчане любили слушать о том, как саксы платят серебро, чтобы избавиться от врагов. Это поощряло их атаковать земли саксов в надежде на такие же взятки.
– Куда отправился Харальд? – поинтересовался Рагнар, и я увидел, что Скади прислушивается.
– Он присоединился к Хэстену, господин.
– В Бемфлеоте? – уточнил я, но Гримбалд этого не знал.
Вести о смерти Альфреда и об обогащении раненого Харальда сделали пир еще более веселым. В кои-то веки
