Финан ничего не ответил. Все молчали.
Войны, в которых мы сражались всю жизнь, диктовали свои правила, повелевающие строить крепости, потому что крепости выигрывают войну. Альфред защищал Уэссекс с помощью бургов – больших, снабженных сильными гарнизонами крепостей; Этельред Мерсийский строил бурги. Хэстен, насколько мы знали, пока не осмелился напасть ни на один бург, потому что понимал – его люди погибнут во рвах и под высокими стенами. Он хотел ослабить Мерсию и заморить голодом защитников бургов, прежде чем рискнуть атаковать эти укрепления.
Две крепости в Бемфлеоте не были бургами, но их укрепления не менее грозны. Они окружены стенами и рвом, утыканным кольями, и, несомненно, ниже, у реки, протянулся большой ров с водой. А за стенами находились люди, умеющие убивать, – копьеносцы и мечники, и они ожидали нас не в одной крепости, а в двух.
– Нам придется взять обе крепости? – спросила Этельфлэд робко, нарушив тишину.
– Первую мы возьмем легко.
– Легко, господин? – переспросил Финан с кривой улыбкой.
– Легко и быстро, – подтвердил я с куда большей уверенностью, чем чувствовал на самом деле.
Старая крепость была грозной и массивной, но я сомневался, что датчане отрядили достаточно людей, чтобы защищать каждый ярд ее укреплений. Я рассчитал, что, как только прибудут войска этелинга Эдуарда, у меня хватит воинов напасть на старую крепость в нескольких местах одновременно. Эти нападения заставят защитников растягивать свои силы, пока одна из наших атак не увенчается успехом.
То был не ахти какой план, но он сработает, хотя я боялся, что потеряю много людей. Однако у меня не было особого выбора. Нужно было совершить невозможное: захватить две крепости. По правде говоря, я понятия не имел, как взять вторую, новую крепость у воды, просто знал, что это следует сделать.
Мы вернулись в лагерь.
* * *На следующее утро все стало запутанным и непонятным.
Похоже, датчане осознали угрозу, которую мы собой представляем, и решили сделать сегодня то, что должны были сделать еще вчера.
Они знали, что мы стоим лагерем вокруг старого дома в Тунреслиме. К югу от лагеря я разместил в лесу множество часовых, но, конечно, некоторые умные датчане проскользнули мимо них, чтобы увидеть свежую вырубку вокруг дома. И Скади – или тот, кто давал ей советы, – подумала, что если атаковать на рассвете, то удастся убить многих наших людей и обескуражить остальных. Затея была довольно умная, вот только слишком уж очевидная.
Я поднял всех воинов посреди звездной ночи, приказал часовым вернуться из леса, позаботился о том, чтобы все собрались. Мы оседлали лошадей, натянули кольчуги и уехали.
Лагерные огни все еще тлели, наводя на мысль, что мы спим.
Мы двигались достаточно шумно, чтобы потревожить мертвых на маленьком кладбище Тунреслима, но датчане, наверное, и сами шумели и не знали, что мы покинули лагерь.
– Мы не можем поступать так каждое утро, – проворчал Элфволд.
– Если они планируют нас атаковать, то нападут именно этим утром, – ответил я. – А к завтрашнему дню мы уже будем в их крепости на вершине.
– К завтрашнему дню? – удивленно переспросил он.
– Если Эдуард прибудет сегодня.
Я планировал напасть на старую крепость, как только у меня появится такая возможность. Мне просто требовалось достаточно людей, чтобы предпринять восемь или девять атак одновременно.
Мы въехали в деревню, где и затаились, – четыреста человек, готовых к битве. Я предполагал, что датчане могли заметить наш маневр, потому настоял на том, чтобы все остались в седлах.
Разбуженные жители деревни принесли нам кислого эля, а отец Хэберт нервно предложил мне чашку меда.
Мед оказался на удивление хорош, и я велел подать его Этельфлэд и двум ее служанкам – единственным женщинам в нашем войске.
– Если датчане атакуют, – сказал я ей, – ты останешься здесь со своими телохранителями.
Она с сомнением посмотрела на меня, но в кои-то веки не спорила.
Все еще было темно. Единственными доносившимися до нас звуками были стук копыт беспокоившихся лошадей и позвякивание уздечек. Иногда кто-нибудь подавал голос, но большинство людей, ссутулившись, спали в седлах. Из отверстий в крышах поднимался дымок, сова печально ухала в лесах, и я почувствовал, как унылый озноб охватил мою душу. Я не мог стряхнуть с себя это уныние.
Я прикоснулся к молоту Тора и вознес молитву богам, чтобы те послали мне знак, но все, что я слышал, – это повторяющийся печальный крик совы.
Можно ли взять две крепости? Я боялся, что боги покинули меня, что, явившись на юг из Нортумбрии, я лишился их благосклонности. Что я сказал Альфреду? Что мы здесь для того, чтобы забавлять богов, но как богов могло позабавить мое предательство? Я вспомнил о разочаровании Рагнара, и воспоминание об этом пронзило мою душу. Вспомнил презрение Бриды, зная, что заслужил его. Тем утром, когда край неба позади меня посветлел, когда на нем появилась серая полоса, я чувствовал себя никчемным. Чувствовал себя так, будто у меня не осталось будущего, и ощущение это было таким сильным, что я почти впал в отчаяние.
Я повернулся в седле, ища глазами Пирлига. Валлийский священник оказался одним из немногих, кому я доверял всем сердцем, и мне был нужен его совет. Но не успел его окликнуть, как раздался предупреждающий крик:
– Приближаются всадники, господин!
Я оставил Финана и горстку людей в качестве наших единственных часовых. Они разместились на краю полей, на полпути между деревней и старым домом, и теперь Финан послал человека, чтобы тот предупредил меня о продвижении датчан.
– Они в лесу, господин, – сообщил мне этот часовой, – рядом с нашим лагерем.
– Сколько?
– Трудно сказать, господин, но, похоже, целое полчище.
Что могло означать двести или две тысячи, и благоразумие велело мне подождать, пока Финан не подсчитает точнее численность врага. Но я был в мрачном расположении духа, чувствовал свою обреченность и отчаянно нуждался в посланном богами знаке. Поэтому повернулся к Этельфлэд.
– Жди здесь со своими телохранителями, – распорядился я и, не дожидаясь ответа, вытащил из ножен Вздох Змея.
Звук длинного клинка, царапающего устье ножен, принес мне утешение.
– Датчане в нашем лагере! – крикнул я. – И мы их убьем!
Я бросил своего коня в галоп – того жеребца, что забрал у Алдхельма. Это был хороший конь, должным образом вышколенный, но я все еще не привык к нему. Элфволд догнал меня.
– Сколько их там? – спросил он.
– Достаточно! – крикнул я в ответ.
Меня захлестнула волна азарта и легкомыслия – я знал, что это глупо. Но рассудил так: датчане нападут на лагерь, почти сразу поймут, что мы этого ждали, и тогда будут вести себя осторожно. Хотелось, чтобы они не успели ничего понять, поэтому заставил коня перейти на рысь. Весь мой отряд, больше трехсот человек, вереницей
