Я повернулся в седле – и увидел копья и мечи, топоры и щиты. Воины-саксы в серых кольчугах в сером рассвете, с суровыми лицами под козырьками шлемов. И во мне стала вздыматься ярость битвы. И жажда убийства. Я пребывал в мрачном настроении, решив, что должен бросить себя на милость богов. Если они хотят, чтобы я выжил, если пряхи желают вплести мою нить обратно в золотую ткань, тогда я переживу это утро. Знамения и знаки, мы делаем то, что они велят, – поэтому и поскакал вперед, чтобы выяснить волю богов. Это было глупо.
Слева от нас появились всадники, заставив меня вздрогнуть, но это были лишь Финан и его оставшиеся семеро людей, галопом присоединившиеся к нам.
– Их, должно быть, три сотни, – крикнул он. – А может, и четыре!
Я молча кивнул и снова ткнул пятками коня.
Дорога к старому дому была достаточно широкой, чтобы четыре или пять человек могли ехать в ряд. Финан, наверное, ждал, что я остановлю наших всадников недалеко от небольшого пространства, которое мы расчистили вокруг дома, и построю людей в линию за деревьями, но во мне поселилась беспечность.
Впереди вспыхнул свет. День все еще был серым, ночь окутывала западный горизонт, но этот новый, внезапно загоревшийся свет был ярко-красным. Я догадался, что датчане подожгли тростниковую крышу дома, так пусть теперь этот огонь озарит их гибель.
Я видел край леса и поваленные стволы деревьев, срубленных нами вчера, видел тусклый свет гаснущих лагерных костров, темные силуэты людей и лошадей и мерцание огня, отражающегося от шлемов, кольчуг и оружия.
И снова погнал жеребца вперед, и проревел боевой клич:
– Убейте их!
Мы налетели неровным строем, вырвавшись из-за деревьев с мечами и копьями, полные ненависти и ярости, и, едва появившись на расчищенном месте, я понял, что мы в меньшинстве. Датчане явились большим отрядом, по меньшей мере в четыре сотни, и многие из них все еще сидели в седлах. Но они рассы́пались по лагерю, и лишь некоторые заметили наше появление раньше, чем наши лошади и клинки появились в рассветном мареве.
Самое большое скопление врага было на западном крае вырубки; датчане пристально смотрели туда, где за темной землей слабо сверкало зарево от огней Лундена. Может, они подозревали, что мы оставили любую надежду захватить крепости и под покровом ночи, крадучись, отступили к далекому городу.
Вместо этого мы явились с востока; за нами мерцал разгорающийся свет. Услышав первые вопли и крики, датчане повернулись.
Теперь нас освещал красный огонь горящей крыши старого дома. Красный огонь блестел, отражаясь от зубов лошадей, наших кольчуг и клинков; я все еще вопил, замахнувшись мечом на первого противника. Он был пешим и держал копье с широким наконечником, которое попытался направить на моего коня, но Вздох Змея попал ему в голову, а я поднял меч и ринулся на следующего противника, не побеспокоившись взглянуть, какую рану нанес. Я просто продолжал рваться вперед, нагоняя на врагов все больше страха.
Мы застали их врасплох и на несколько мгновений стали повелителями резни, когда рассыпались, покинув дорогу, и рубили пеших людей, искавших поживу между умирающими лагерными кострами.
Я увидел, как Осферт ударил человека по голове обухом топора, сбив с врага шлем и послав датчанина спиной вперед в костер. Этот воин, должно быть, имел привычку после еды вытирать руки о волосы, потому что жир вспыхнул мгновенно и ярко. Враг корчился и вопил, голова его напоминала маяк, когда он, шатаясь, встал на ноги, потом его затоптала лавина всадников.
Искры взлетали под ударами копыт, лишившиеся седоков лошади в панике бежали.
Финан был рядом со мной. Финан, Сердик, Ситрик и я – мы вместе подлетели к большой группе конных воинов, которые глазели на запад через землю, затененную ночью. Я все еще кричал, налетев на них, замахнувшись мечом на желтобородого человека, который отразил удар поднятым щитом. Потом он получил удар копьем под щит, и наконечник, пробив его кольчугу, вонзился в живот.
Что-то обрушилось на мой щит, но я не мог посмотреть влево, потому что щербатый воин пытался воткнуть меч в шею моего скакуна. Я отбил клинок Вздохом Змея и рубанул врага по руке, но его кольчуга выдержала удар.
Теперь мы были в самой гуще врагов и не могли двигаться дальше, но другие мои люди мчались нам на помощь.
Я ринулся на щербатого, но тот был быстрым и отразил щитом мой меч… А потом его лошадь споткнулась. Ситрик ударил его топором, и я мельком увидел разрубленный металл и внезапно хлынувшую кровь.
Я пытался заставить своего коня перемещаться. Среди всадников находились пешие датчане, и, если бы кто-нибудь из них полоснул по ногам моего скакуна, я бы вылетел из седла, а человек не бывает более беззащитен, чем упав с лошади.
Справа по моему животу скользнуло копье и воткнулось в изнанку моего щита, а я махнул Вздохом Змея назад, целя в бородатое лицо. Я почувствовал, как дробятся зубы противника, и рванул меч обратно, чтобы край клинка нанес более глубокую рану.
Пронзительно ржала лошадь, люди Элфволда были теперь в гуще боя, и наше нападение разделило силы датчан. Некоторые из них отступили вниз по холму, но большинство отступило на север или на юг вдоль перевала; теперь они перестроились и ринулись на нас с двух сторон, издавая воинственные кличи.
Солнце встало, яркое и слепящее, дом превратился в пылающий ад, такой же яркий, как солнце, в воздухе кружились искры.
Хаос. Недолго на нашей стороне оставалось преимущество внезапности, датчане быстро оправились и сомкнулись вокруг нас.
Вершина холма у обрыва превратилась в место смятения – там топтались кони, кричали люди, раздавались резкие звуки метала, ударяющего о металл.
Я повернул на север и пытался согнать датчан с холма, но они были так же полны решимости прикончить нас, как мы – их. Я парировал удар меча, наблюдая за тем, как воин стиснул зубы, пытаясь отсечь мне голову. Столкновение клинков заставило мою руку дернуться вверх, но я остановил замах вражеского меча и ударил датчанина в лицо рукоятью Вздоха Змея. Тот атаковал снова, попал мне по шлему, отчего голова наполнилась звоном; тогда я вновь ударил его. Я находился слишком близко к противнику, чтобы пустить в ход край клинка, а датчанин сильно саданул меня по правой руке краем щита.
– Дерьмо, – натужно бросил он мне.
Его шлем был украшен жгутами желтой шерсти, поверх кольчужных рукавов он носил браслеты, что указывало на человека, добывшего сокровище в битве. В его глазах, отражавших свет огня, стояла ярость. Он так хотел меня убить!
Мой украшенный серебром шлем и
