– Сколько времени занимает молитва? – спросил я.
– Я знаю, что она может длиться и два часа, – угрюмо ответил Стеапа, – а проповедь – и того дольше.
Я повернулся к управляющему, тому, который хотел забрать у нас мечи.
– Где часовня? – спросил я.
На лице человека отразился ужас.
– Нет никакой часовни, господин, – запинаясь, произнес он.
Я выругался и поспешил к двери в задней части зала. Распахнув ее, я увидел альков для сна. Здесь лежали шкуры и шерстяные одеяла, стояло деревянное ведро и высокая незажженная свеча в серебряном подсвечнике. В противоположной стене была еще одна дверь, и она вела на крохотный дворик. Дворик был пуст, а открытую калитку охранял одинокий копейщик.
– В какую сторону они поехали? – заорал я стражнику, который тут же указал на западную часть улицы.
Мы бегом вернулись на главный двор, где нас ждали лошади.
– Езжай к Эдуарду, – сказал я Стеапе, – передай ему, что ублюдок сбежал.
– А ты? – спросил он, взлетая в седло.
– А я на запад.
– Одному опасно, – предупредил Стеапа.
– Поезжай!
Стеапа, конечно, был прав. Ехать одному в ночную темень было действительно неразумно, но я не хотел возвращаться к меловым стенам Баддан-Бирига, зная, что еще как минимум два часа уйдут впустую на обсуждение дальнейших действий. Интересно, что случилось с отцом Коэнвульфом, спрашивал я себя, надеясь, что он жив. Я стремительно несся по слабо освещенной факелом улице и то и дело пришпоривал коня.
Этельвольд потерпел неудачу в своей жалкой попытке стать признанным королем Уэссекса, однако не сдался. Жители собственного графства отказались поддержать его, в распоряжении бунтовщика была лишь маленькая горстка сподвижников, поэтому он решил бежать туда, где можно найти воинов, вооруженных мечами, щитами и копьями. Он наверняка поехал на север, к данам, а пути туда только два: по суше, в обход небольшой армии, что Эдуард привел в Уимбурнан, либо по воде. Если по воде, то тогда он должен был направиться на юг, где его, вероятно, ждал корабль. Правда, я сразу же отбросил эту мысль. Даны не знали, когда умрет Альфред, и ни один корабль данов не рискнул бы болтаться в водах западных саксов, так что маловероятно, чтобы Этельвольда поджидало какое-нибудь судно. Он вынужден выпутываться самостоятельно, поэтому, скорее всего, выбрал сухопутный маршрут.
Я преследовал его, ощупью пробираясь сквозь мрак. В небе светила луна, но дорога оказалась в тени и была едва различима. Иногда мне казалось, что я вижу свежие отпечатки подков, но уверенности в этом у меня не было. Дорога тянулась между живыми изгородями и высокими деревьями и обычно использовалась для перегонки скота. После речной долины она круто поворачивала на север.
По пути мне попалась деревушка, и в хижине кузнеца я заметил свет. Как оказалось, подмастерье поддерживал огонь в горне. Такова была его работа – всю ночь не давать огню гаснуть. Он ужасно испугался, когда увидел меня в боевом облачении: в шлеме, в кольчуге и с освещенными пламенем ножнами.
Я осадил лошадь и заговорил с мальчишкой.
– Когда я был в твоем возрасте, – зазвучал мой голос из-под нащечных пластин, – я тоже следил за горном. Моя работа состояла в том, чтобы затыкать щели и дыры мхом или влажной землей в тех местах, где просачивался дым. Я занимался этим долгими ночами. Я знаю, как тебе одиноко.
Он только кивнул, слишком напуганный, чтобы говорить.
– Но у меня была девочка, которая приходила и наблюдала за горном вместе со мной, – продолжал я, вспомнив Бриду. – А у тебя есть девочка?
– Нет, господин, – ответил он, упал на колени и подобострастно склонил голову.
– Девочки – это лучшая компания в одинокую ночь, – сказал я, – даже несмотря на то, что они слишком много болтают. Взгляни на меня, парень, и ответь мне на один вопрос: здесь проезжали люди? И женщина с ними?
Мальчишка лишь молча таращился на меня. Моя лошадь забеспокоилась: то ли ей не нравился жар от горна, то ли раздражал едкий дым. Я похлопал ее по шее.
– Эти люди велели тебе не рассказывать никому. Они предупредили, что ты должен хранить тайну. Они угрожали тебе?
– Тот человек сказал, что он король, господин, – еле слышно прошептал мальчишка.
– Он соврал. Настоящий король здесь, поблизости, – сказал я. – Как называется эта деревня?
– Бланефорд, господин.
– Похоже, милое местечко. Значит, они поехали на север?
– Да, господин.
– Давно?
– Не очень, господин.
– И эта дорога ведет в Сефтесбери? – спросил я, пытаясь вспомнить названия этих важных районов богатого Уэссекса.
– Да, господин.
– Сколько их было?
– Дик и мимп, господин, – ответил мальчишка, и я понял, что он считает по-другому, не так, как я. Парень оказался смышленым и тоже догадался об этом, поэтому растопырил все пальцы на обеих руках, а потом поднял только одну руку. Пятнадцать.
– С ними был священник?
– Нет, господин.
– Ты молодчина, – сказал я, и он действительно был отличным парнем, потому что ему хватило ума сосчитать их. Я бросил ему кусочек серебра. – Утром, – добавил я, – передай своему отцу, что ты виделся с Утредом Беббанбургским и выполнил свой долг перед новым королем.
Его глаза расширились от изумления, а я направил лошадь к броду, где дал ей напиться, а потом послал в галоп.
В ту ночь я вполне мог не дожить до утра. У Этельвольда было четырнадцать человек, если не считать Этельфлэд, и он наверняка знал, что я брошусь в погоню. Вероятно, он решил, что за ним устремится вся армия Эдуарда. Если бы знал, что преследовать его будет одинокий всадник, то обязательно устроил бы засаду, и тогда я встретил бы свою смерть под яркой луной. Хотя такая смерть лучше, чем та, которой умер Альфред. Лучше погибнуть в бою, чем лежать с огромной, как камень, шишкой в брюхе в провонявшей комнате, мучиться от страшной боли и давиться слезами. Но потом, в другой жизни, все равно приходит облегчение, и человек заново рождается к радости. Христиане называют это раем и пытаются загнать нас в его мраморные залы страшными сказками об адском огне, который горячее огня в горне кузнеца. А вот я отправлюсь в снопе света в главный зал Валгаллы, где меня будут ждать друзья, и не только друзья, но и враги, люди, которых я убил в сражениях, и мы будем пировать, и пить, и биться, и развлекаться с женщинами. Такова наша судьба, но ежели мы умираем неправильно, тогда нам предстоит вечно обитать
