Как все это странно, думал я, в ночи преследуя Этельвольда. Христиане говорят, что наше наказание – это преисподняя, а даны утверждают, что те, кто умирает неправильно, отправляются в Хель, где правит богиня с таким же именем. Только преисподняя и Хель не одно и то же. Хель – не преисподняя. Там люди не горят в огне, а лишь влачат жалкое существование. Достаточно умереть с мечом в руке – и ты никогда не увидишь разлагающееся тело Хель, не испытаешь голод в бескрайних ледяных пещерах. Однако во владениях Хель нет наказания. Там человек вечно ведет обычную жизнь. Христиане же обещают кару или вознаграждение, как будто мы малые дети, хотя на самом деле то, что будет потом, – это то же, что и раньше. Все изменится, сказала мне Эльфаделль, и все останется по-прежнему, так было и так будет. Воспоминание об Эльфаделль повернуло мои размышления к Эрсе, к ее стройному телу, изгибающемуся на мне, к ее сладостным стонам, к радости соития.
С рассветом окрестности огласил рев оленей. Начался сезон гона, время, когда стаи скворцов черными тучами застилают небо и опадают листья. Я остановил уставшую лошадь на небольшом подъеме дороги и огляделся, но никого не увидел. Мне казалось, будто я один на всей земле встречаю рассвет, будто в этой золотисто-желтой тишине нет ничего, кроме рева оленей, и даже этот звук быстро стих. Я посмотрел на восток и юг, но людей Эдуарда тоже не заметил. Пришпорив лошадь, двинулся на север, к едва различимым в небе столбикам дыма, которые обозначали город Сефтесбери за холмом.
Сефтесбери был одним из бургов Альфреда, укрепленным городом, который защищал монетный двор и любимый монастырь покойного короля. Этельвольд никогда бы не решился постучать в закрытые ворота и потребовать, чтобы его впустили, и не рискнул бы ждать, когда ворота откроют, чтобы просто въехать в город. Комендант бурга, кем бы он ни был, наверняка соблюдает крайнюю осторожность, и это означает, что Этельвольд, скорее всего, объехал город. Но какой дорогой? Я поискал следы, но ничего не нашел. Меня так и подмывало прекратить погоню, хотя я знал, что это глупая идея. Мне хотелось найти в бурге таверну, поесть, заплатить шлюхе, чтобы она согрела мне постель. В этот момент дорогу мне перебежал заяц, с востока на запад, что я воспринял как знак богов. И свернул с дороги на запад.
Вскоре туман рассеялся, и я увидел лошадей на вершине мелового холма. Между мной и холмом пролегла лесистая долина, и я поспешил к зарослям, так как понял, что на холме меня тоже заметили. Один из них указал на меня. В следующее мгновение они сорвались с места и поскакали на север. Я насчитал девять человек, но все равно не сомневался, что это люди Этельвольда.
Въехав под сень леса, я уже не мог видеть тех, за кем гнался, к тому же низко нависшие ветки замедлили мое продвижение, так как я был вынужден пригибаться. На земле плотным ковром рос папоротник, весело журчал ручеек. Полусгнивший ствол упавшего дерева порос мхом и грибами. Кусты ежевики, плющ и падуб настойчиво теснили подлесок по обе стороны от тропы. Сама же тропа была испещрена свежими следами. В лесу царила полнейшая тишина, и в этой тишине я вдруг ощутил страх. По спине пробежали мурашки. Откуда-то появилась четкая, порожденная ничем иным, кроме опыта, уверенность, что опасность близко.
Я спешился и привязал лошадь к дереву. Правильнее было бы, убеждал я себя, вскочить в седло, доехать до Сефтесбери и поднять тревогу. Правильнее было бы сменить лошадь на свежую и повести за собой гарнизон города. Однако ради этого мне пришлось бы повернуться спиной к тому, что угрожало мне. Я вынул из ножен Вздох Змея. Прикосновение к знакомой рукояти успокаивало.
Я медленно пошел вперед.
Кто кого увидел первым: я – всадников на холме или они – меня? Вероятнее всего, они. Я был слишком погружен в свои размышления, когда ехал по дороге, полугрезил, полудумал. И что, если они первыми увидели меня? Тогда они поняли, что я один, и наверняка сразу узнали. Я насчитал девять человек – значит, остальные где-то в лесу, в засаде. Возвращайся, убеждал я себя, возвращайся и поднимай гарнизон. В тот момент, когда я уже почти решил, что именно так и сделаю, потому что в этом заключается мой долг и потому что это просто разумно, в пятидесяти шагах от меня из зарослей выскочили два всадника и понеслись навстречу. Один держал на изготовку копье, другой – меч. Оба были в шлемах с нащечными пластинами, в кольчугах и со щитами, и оба оказались полными идиотами.
Невозможно биться верхом в густом, старом лесу: слишком много препятствий. Эти два всадника не могли ехать рядом, потому что тропа была узкой, а подлесок по обе стороны от нее – густым. Так что копейщик выдвинулся вперед. Он, как и его товарищ, был правшой, следовательно, его копье оказалось слева от меня. Я решил подпустить их к себе. Почему их всего двое, спросил я себя и тут же отложил поиск ответов на эту загадку на потом: первый всадник был уже так близко, что я видел его глаза в узкой щели над пластинами. Я просто шагнул вправо, в заросли ежевики, за ствол мощного дуба. Как только копейщик на полном скаку пронесся мимо, я вернулся на тропу, замахнулся и рубанул лошадь другого всадника по морде. Во все стороны полетели зубы, брызнула кровь. Животное закричало и, отпрянув, свернуло с тропы, а всадник упал, но его нога застряла в стремени, и лошадь поволокла его через заросли. Тем временем первый всадник пытался развернуться на узкой тропе.
– Нет! – прозвучал голос из-за деревьев. – Нет!
К кому он обращается? Ко мне? А, не важно. Второму всаднику удалось высвободить ногу из стремени, и сейчас он лежал на спине, пытаясь подняться. Я подошел и наступил на щит, в петли которого все еще была продета его левая рука, тем самым обездвижив его, а затем пронзил мечом. Одним мощным движением.
На лесную подстилку из листьев хлынула кровь. Умирающий стал судорожно хватать ртом воздух, его тело задергалось, правая рука опустилась.
Тем временем копейщик справился со своей лошадью и вновь направил ее на меня. Он ткнул в мою сторону копьем, но я лишь отклонился, ухватился за ясеневое древко и сильно дернул. Всадник был вынужден выпустить копье, иначе он вывалился бы из седла. Лишившись копья, он решил выхватить меч, но его лошадь вдруг попятилась, и он замешкался.
