— В письме леди Амелии не было сказано, что она пришлёт за нами повозку, — призналась я. — Просто я думала, если уж меня с радостью ждут…
— Не удивляйся, Айви, — сказала Ребекка, по-прежнему неотрывно глядя на свою коробочку. — Уверена, тётя хотела послать повозку. Но в Баттерфилд-парке так легко забыть о ком-то — если только этот кто-то не Матильда.
— У тебя ещё остался торт, дорогуша? — поинтересовалась я.
— Ты съела последний кусок двадцать минут назад, — вздохнула Ребекка. — Придётся идти пешком. Надеюсь, ты привыкла к долгим прогулкам.
— О, в искусстве пеших походов мне нет равных! — Я взяла свой саквояж. — Когда мне было четыре года, я с отцом обошла всю Индию. Он хотел рисовать ашрамы[4] и слонов. И я даже не вспотела.
Ребекка нахмурилась:
— Это неправда.
— А кто может проверить? — Я кивнула на её чемодан. — Ну что, идём?
Поднявшись на вершину небольшого холма, мы оказались на липовой аллее, с которой открывался великолепный вид на Баттерфилд-парк. Особняк был очень красивый, фасад украшали мраморные колонны, а над крышей вздымались к небесам величественные башенки и трубы. Западное крыло венчала башня с часами. Вокруг особняка раскинулся английский парк, где виднелись клумбы с розами и тюльпанами, цветущий луг, яблоневый сад и прелестный летний домик. Парк был со всех сторон окружён лесом.
— Он просто чудо! — заявила я.
— Уикэм заботился о парке, — сказала Ребекка. — Он очень любил наши сады. И я думаю, он был единственным человеком в имении, кто по-настоящему нравился бабушке — не считая Матильды, конечно.
Я всё поняла с полуслова:
— Давно его не стало?
— Прошлой зимой. Теперь у нас новый садовник. — Ребекка почесала нос. — Молодой, умный и полный новых идей насчёт луга. Его все на дух не выносят.
— Вас можно понять, — заметила я.
Ребекка хихикнула.
Мы лёгким шагом двинулись по усыпанной гравием дорожке, и моя спутница снова помрачнела.
— Наверное, они ещё не разобрали декорации после вчерашнего театра, — сказала она. — Тётушка считает себя писательницей. Она обожает ставить свои пьесы на сцене или заставлять актёров читать стихи. — Она заметила неотразимую улыбку на моём лице. — Ты умеешь играть на сцене, Айви?
— Я блестящая актриса, — сказала я. — Объездила всю Америку с постановкой «Таинственного сада»[5]. Я играла в нем Мэри Леннокс, разумеется. Критики были от меня без ума. Они писали, что на сцене я ослепительна, как пожар среднего уровня сложности.
Ребекка нахмурилась:
— Ничего ты не играла.
— Определённо играла, — сказала я. — Я в этом почти уверена.
У больших дубовых дверей поместья нас встретил дворецкий и препроводил в большой зал. Я посмотрела по сторонам. Стены были отделаны чёрным деревом, наверх вела массивная изогнутая лестница, над мраморным камином висел огромный герб, а под сводчатым потолком красовалась великолепная люстра. В доме было больше девяноста комнат. Западное и восточное крыло. Помещения для слуг. Колоссальных размеров библиотека. Лестницы повсюду, куда ни глянь. Витражи. Залов и коридоров больше, чем в больнице.
— Где тётушка? — спросила Ребекка дворецкого.
— Она в библиотеке, ждёт нашу маленькую мисс Покет, — раздался голос позади нас.
— Чёрт! — Ребекка поспешно сунула свою коробочку мне в руки. — Сделай вид, что это твоё! — прошептала она. — Пожалуйста!
Разумеется, я подыграла ей — недаром у меня все задатки прирождённой мошенницы. Обернувшись, я впервые увидела Матильду Баттерфилд. Она была полной противоположностью своей кузины: тёмные волосы, жгуче-карие глаза, самые ярко-алые губы, какие мне доводилось видеть, и оливковая кожа. Она выглядела как кукла — красивая, но не вполне настоящая.
Ребекка представила нас друг другу, и мы обменялись вежливыми приветствиями. Однако взгляд Матильды был прикован к коробочке у меня в руках.
— Это он и есть? — с живым интересом спросила она. — Мой бриллиант?
Я опустила глаза на коробочку:
— Конечно нет, дорогуша.
— Тогда что же это? — спросила Матильда.
Ребекка гулко сглотнула, взглядом умоляя меня не выдавать её. Я не имела представления, что происходит, но понимала: бедняжке нужна моя помощь.
— Ничего, — сказала я. — Просто купила кое-что в Лондоне.
— Так ничего или кое-что? Ты путаешься в ответах, Покет.
Я вздохнула:
— На самом деле это очень личное, дорогуша. Моя тётушка Агнес сумасшедшая. Совершенно чокнутая. Вот уже много лет её не выпускают из психушки — с тех пор, как она взорвала дойную корову-медалистку миссис Дигсби. Разумеется, почти всё время её держат в смирительной рубашке. Но раз в неделю на один-единственный час рубашку снимают. И этот час свободы моя безумная тётушка тратит на то, чтобы печь маленькие кексики в бумажной обёртке. Ей это нравится. Для буйнопомешанной она чрезвычайно талантливый кондитер. — Я взглянула на коробочку, изобразив на лице подобающе сильные чувства. — Раз в неделю мне доставляют от неё единственный кексик с ванильной глазурью. Очень трогательно, правда?
Матильда некоторое время молчала, глядя то на меня, то на Ребекку. Потом спросила:
— Можно попробовать?
— Что попробовать, дорогуша?
— Кекс твоей сумасшедшей тётки, конечно.
Не успела я ничего ответить, как Матильда выхватила коробочку у меня из рук. И сделала нечто очень странное — поднесла её к уху. Я вопросительно посмотрела на Ребекку, но та лишь устало застонала и уставилась себе под ноги.
Матильда опустила коробочку.
— Так я и знала, — заявила она. — Ты опять взялась за своё, кузина?
— А за что она взялась? — поинтересовалась я.
Тут настал черед Ребекки выхватить коробочку.
— Не лезь не в своё дело! — прошипела она и почти бегом бросилась вверх по лестнице.
Я посмотрела на Матильду, ожидая, что она всё объяснит. Но та и не подумала.
— Пойдём, Покет, — заявила она, поворачиваясь на каблуках и шагая прочь из зала. — Бабушка хочет тебя видеть.
— Где Ребекка? — был первый вопрос леди Амелии после того, как я поставила на пол свой саквояж и с умопомрачительной любезностью
