Я настаиваю, чтобы ты разобрался с прошлыми ошибками, простил тех, кто сделал тебе больно, и обрел мир внутри себя. Пойми, что, несмотря на потери, выиграл ты намного больше: у тебя два невероятных и талантливых сына, женщина, которая годами была рядом с тобой и любит тебя больше всего на свете, свобода выражения в творчестве. Может быть, ты уже это сделал. И, может быть, ты уже нашел дорогу домой. В конце концов, ты же читаешь это письмо.
К.* * *Джеймс вставил в прорезь ключ, который мать оставила ему у администратора. Замок щелкнул, и он открыл дверь в апартаменты Клэр.
Фил расположился на диване, положив руку на спинку. На брате была персиковая рубаха с гавайским рисунком, белые шорты и шлепанцы. Фила, всегда самого высокого и стройного среди них троих, заметно изменила тюрьма. Глубокие морщины прорезали лицо, редко видевшее солнце. Он прибавил в весе, обзавелся брюшком, а волос на голове стало меньше. В тех, что остались, появилась седина. Он потягивал желтый коктейль со сливками и голубым бумажным зонтиком и улыбнулся, когда увидел братьев.
Джеймс не знал, каких ощущений он, собственно, ждал от встречи с Филом. Ярость, охватившая его, когда он увидел старшего брата лежащим на Эйми, была логичной. Как был бы логичным и ужас, леденивший Джеймсу кровь, когда Фил направил на него ружье и приказал плыть. Слава богу, Джеймс еще со времен колледжа пробегал марафонскую дистанцию и тренировался для триатлона. Иначе он никогда ни за что не выжил бы. Он понял бы и враждебность. Из-за того, кем и чем был Фил, отец не раз устраивал ему порку. Эдгар Донато с успехом вбивал враждебность к Филу в Джеймса и Томаса.
Но угрызений совести Джеймс точно не ожидал. Фил не просил, чтобы его родили, и хотел лишь одного: чтобы его уважали и считали членом семьи. Он не раз пытался взять на себя роль старшего брата, а Джеймс насмехался над ним. Чем меньше он взаимодействовал с Филом, тем меньше было шансов совершить ошибку и думать о нем как о брате. Это избавляло задницу от рубцов.
Фил, каким он стал теперь, это результат того, что с ним сделала семья. Все лишнее – гнев, склонность к насилию и злоба – это доспехи, которые он носил, чтобы не только выжить в этой семье, но и ясно и громко заявить о том, что он о них думает.
– Hola, amigos[29]. – Фил поднял свой стакан и погрозил Джеймсу пальцем. – Ты точно понял, что я сказал. Я слышал, ты провел шесть лет в Мексике. И знаю, что тебе там понравилось. Но если говорить серьезно, то это слишком долго.
– Чего ты хочешь, Фил? – требовательно спросил Томас, опередив Джеймса.
– Чего я хочу? – Фил посмотрел на них обоих. Он медленно сделал глоток и поглубже уселся на диване. – От тебя – ничего. – Его глаза сузились, когда он посмотрел на Джеймса.
– Тогда зачем ты заставил нас приехать сюда?
– Это не он. Это я. – Клэр вошла в номер, словно царственный матриарх, которым она и была.
– Добро пожаловать на семейную психотерапию в стиле Донато, – осклабился Фил. – Это большое долбаное воссоединение семьи.
– Заткнись, Филипп. – Клэр в ворохе разноцветного шелка села на диван напротив него. Она пригладила тунику на ногах. – Доктор Брэкмен будет здесь через тридцать минут. Он – семейный психотерапевт с отличными рекомендациями. Он прилетел сегодня утром по моей просьбе.
– Да ты, черт побери, шутишь? – Томас сорвал пиджак и бросил его на спинку кресла. Его слова и тон точно отражали чувства Джеймса. Томас закатал рукава сорочки и направился к бару. Пиджак соскользнул на пол.
– Томас, следи за своими выражениями. – Клэр поправила декоративные подушки у себя за спиной. – Ваш отец умер более семи лет назад, Господь упокой его душу, и с тех пор мы ни разу не собирались всей семьей. Я была не в восторге от его позиции по многим вопросам и от его методов воспитания. Нам необходимо это обсудить. Прошла целая вечность с тех пор, как мы разговаривали.
– Вечность – это слишком мало. – Томас налил себе скотч, выпил и снова наполнил стакан. Потом поднял бутылку и бровь, глядя на Джеймса.
– Нет, спасибо. – Джеймс поднял пиджак Томаса. Из кармана выпал бумажник. Джеймс положил пиджак на спинку кресла и отошел с бумажником к окну.
– Я должна кое-что сказать, Томас, и ты меня выслушаешь, – это был приказ матери. – Я никогда не была согласна с тем, как ваш отец обращался с Филом. Он ваш брат. Но я любила вашего с Джеймсом отца так же сильно, как любила твоего отца, Фил. Я обожала брата, он стал для меня идолом, как вы, должно быть, знаете. Когда я росла, он учился сначала в пансионе, потом уехал в колледж. Когда он вернулся домой, между нами пробежала искра. Мы оба почувствовали…
– Боже, мама, прекрати! – Томас рубанул рукой воздух. – Я не думаю, что кто-то из нас хочет это слышать. Я точно не хочу. Я хочу знать вот что: где ты, черт возьми, была, когда отец нас бил?
За спиной у Джеймса Томас продолжал сыпать вопросами, а мать жаловалась. Почему ее сыновья не могут поладить? Почему они продолжают причинять друг другу боль?
Потому что слишком много всего было в прошлом. Их никогда не учили относиться друг к другу с уважением. Их учили прямо противоположному.
Джеймс открыл бумажник Томаса, в котором оказалось удостоверение сотрудника Управления по борьбе с наркотиками. Почему его это не удивило? Для Томаса это идеальное положение. Прятаться у всех на виду, как однажды он сказал Карлосу.
За окном раскинулся полумесяц бухты Ханалеи. Люди усеяли пляж, напоминая брызги желтой краски на белом песке. Хотя ему не было видно, Джеймс знал, что в дальнем конце бухты стоит дом Наталии, спрятанный за пальмами. Она там, с его сыновьями, они его ждут.
Джеймсу больше всего на свете хотелось быть с ними, особенно теперь, когда нарастало напряжение между братьями и матерью. Их голоса зазвучали громче, каждый пытался перекричать другого. Джеймс понимал, что они должны все принять и двигаться дальше, оставив позади то, как они общались друг с другом раньше. Но в настоящий момент у него в приоритете сыновья. Он хотел построить для них жизнь здесь, на Кауаи. Ему хотелось узнать женщину, которая оставалась с ним
