– Хорошо, потому что я хотел попробовать новый формат встречи сегодня вечером, – его взгляд задерживается на мне на мгновение. – Ты уже ужинала?
Он приглашает меня на ужин?
– Нет, – говорю я, стараясь сохранять непринужденный вид.
Он берет серое полупальто со спинки стула и надевает его. А потом кивает в сторону двери:
– Составь мне компанию.
18
Мы оказываемся в Сибуе, прямо перед небоскребом с парящим над ним именем «Остерия Россела». На лифте мы поднимаемся на самый верхний этаж, и высокие стеклянные двери открываются перед нами. Я захожу внутрь, и у меня отвисает челюсть. Участок пола сделан из стекла, и это настоящее стекло, а не виртуальная симуляция, а в нем плавает стайка золотых и алых карпов кои. Вазы с цветами украшают мраморные постаменты по краям ресторана. В зале никого.
Администратор спешит поприветствовать Хидео:
– Танака-сама! – восклицает он на японском, низко кланяясь. В его нервных движениях я узнаю саму себя в первую встречу с Хидео, когда я волновалась из-за его серьезного взгляда.
– Тысяча извинений. Мы не знали, что вы собираетесь прийти сегодня вечером не один.
Он бросает на меня встревоженный взгляд. Видимо, он думает, что Хидео привел меня на свидание. А может, так и есть. Я переминаюсь с ноги на ногу.
Хидео кивает ему.
– Не нужно извиняться, – отвечает он на японском, а потом смотрит на меня. – Это Эмика Чен, моя коллега, – жестом он приглашает меня пройти вперед. – Прошу.
Я следую за администратором, сбитая с толку, спиной чувствуя, что Хидео идет за мной. Мы приходим в открытый дворик, украшенный резными колоннами и гирляндами фонариков. Лампы для обогрева стоят через равные промежутки, их золотое пламя играет на нашей коже, а огни города мерцают далеко внизу. Мы садимся, и официант дает нам меню и поспешно уходит, так что мы – не считая телохранителей – остаемся наедине.
– Почему ресторан совершенно пустой? – спрашиваю я.
Хидео даже не прикасается к меню.
– Я его владелец, – отвечает он. – Раз в месяц он зарезервирован только для меня и моих потенциальных деловых встреч. Так или иначе, я подумал, что ты предпочитаешь западную кухню.
Мой желудок громко урчит в ответ, и я кашляю в попытке заглушить звук. Я не удивлюсь, если Хидео владеет половиной Токио.
– Я люблю итальянскую, – говорю я.
Мы заказываем еду, и вскоре приносят блюда, наполняющие зал богатым ароматом базилика и помидоров. Пока мы едим, я вхожу в свой аккаунт и приглашаю Хидео присоединиться ко мне.
– Я последовала за Реном в «Пиратское логово», – говорю я.
– И? Что ты видела?
– И он был вместе с этим парнем, – я кладу вилку на стол и поднимаю Воспоминание того, что я видела в «Логове» – фигуру в темных доспехах в компании посредника, ставки на нелегальную игру Warcross.
Хидео наклоняется вперед:
– Это Ноль?
Я киваю и дважды стучу по столу:
– Я почти уверена, что это он. Он прятался за аватаром в доспехах и за этим посредником и передавал много информации своим последователям в «Пиратском логове». Десяткам последователей. Это не одиночная операция.
– Какую информацию он передавал?
– Координаты городов. Смотри, – я поднимаю список записанных мной цифр и объясняю систему мелких ставок, с помощью которых Ноль передавал координаты последователям. Потом я вызываю виртуальную карту и разбрасываю координаты по ней. Мой палец останавливается на точке 35.68, 139.68.
– Это Токио, город, за который отвечал Рен. Может, все отвечали ему по городам физического местонахождения.
Хидео сощуривается, изучая координаты.
– В этих городах происходят самые крупные события чемпионата, – он смотрит на меня. – Есть догадки, сколько уже встреч он провел до этого?
Я качаю головой:
– Нет. Но группа выглядит большой. Мне нужно еще раз встретиться с Нолем, чтобы лучше понять, что происходит, правда, шансов узнать больше о нем до начала игры почти нет.
Хидео качает головой:
– И не надо. Мы приведем его к себе. Первая официальная игра назначена на пятое апреля. Мы уже знаем, что он и его последователи будут за ней следить, и мы знаем, что Рен отвечает за Токио. Скорее всего, он будет на прямой, но зашифрованной связи с Нолем во время игры.
– Хочешь, чтобы я взломала его систему во время игры?
– Да. Мы что-нибудь нацепим на тебя на первую официальную игру. Заставь Рена взаимодействовать с тобой в ее ходе, взломаем щиты, закрывающие его. Это сделает доступным обмен данными между ним и Нолем.
Звучит как хороший план.
– Что ты собираешься на меня «нацепить»?
Хидео слегка улыбается. Его пальцы касаются моего запястья, и он поворачивает мою руку. Большой палец аккуратно прижат к моему пульсу. По моему телу пробегает дрожь от его теплого прикосновения. А потом он убирает руку и делает жест в воздухе. Между нами появляются мои данные, текст светится бледно-голубым. Словно завороженная я наблюдаю, как он вплетает мои данные в то, что мы уже знаем о Рене, и этот алгоритм на моих глазах превращается в подобие лассо.
– Что это? – спрашиваю я.
– Ловушка. Схвати его за запястье в любой момент игры. Это пробьется через его защиту и откроет тебе данные. – Он снова берет меня за руку и наматывает ловушку вокруг моего запястья, словно браслет. Паутина данных светится на моей коже какое-то мгновение, а потом становится невидимой. Что-то в этом движении вызывает ностальгию, и я внезапно вспоминаю отца, склонившегося над обеденным столом, который бодро напевает себе под нос и одновременно отмеряет полоски ткани, обматывая ими запястье. Рядом полупустая бутылка вина, а пол вокруг него усыпан пайетками и лоскутами.
Я отнимаю руку и кладу ее на колени, чувствуя себя уязвимой.
– Сойдет, – говорю я.
Выражение лица Хидео меняется. Он изучает меня:
– Ты в порядке?
– Все хорошо, – я качаю головой, досадуя на себя за проявление слабости. «Это просто воспоминание, и все». Я собираюсь сказать это вслух, чтобы избавиться от ненужных мыслей, но когда поднимаю глаза и встречаюсь с Хидео взглядом, невидимые стены снова опускаются – но на этот раз мои.
– Я вспомнила отца, – говорю я и киваю на запястье. – У него была привычка отмерять короткие обрезки ткани, обматывая ими запястье.
Хидео, должно быть, заметил, что мой тон изменился.
– Была? – спрашивает он мягко.
Я смотрю вниз, взгляд сосредоточен на столе.
– Уже несколько лет прошло с его смерти.
Хидео молчит какое-то время. В его взгляде читается понимание, молчание, разделяемое всеми, кто испытывал потерю. Его рука сжимается и разжимается. Я смотрю, как синяки двигаются на костяшках его пальцев.
– Твой отец был художником, – наконец говорит он.
Я киваю:
– Он, бывало, качал головой и гадал, откуда у меня взялась любовь к числам.
– А твоя мама? Чем она занимается?
Моя мама. Старое воспоминание возникает в голове. Отец держит меня за маленькую пухлую ручку, и мы оба беспомощно смотрим, как она завязывает шнурки и поправляет шелковый шарф. Отец обращается к ней низким, грустным голосом, а я
