Где-то вдали на улице зашумело, я вздрогнул, но тут в дверях появилась Эзабет и помахала мне.
– Повезло – они оставили ее открытой, – пробормотал я.
– Нет, не оставили, – заметила Эзабет. – Кто-то взломал ее.
Я скривился. Зря – в темноте все равно не видно. Жаль. Если уж кому и ломать добро Глека, то точно мне.
Свет тускло сочился из фос-фонаря в трехпалой руке Эзабет. Раньше я не бывал в обсерватории Малдона, просторном квадратном зале с высоченным потолком-куполом. В купол вмонтированы огромные линзы, посреди пола на рельсах – ткацкий фос-станок.
– Поразительно! – благоговейно протянула изумленная Эзабет. – Это же модификация модели «Тимус шесть»! А зачем эти узлы? Наверное, фильтруют помехи… А дополнительные тяги? Всего должно быть девять, а у него двенадцать плюс перекрестие. Но зачем?
Она как заведенная бормотала о восьмифутовом ткацком станке для фоса. Я почти ничего не понимал. Наверное, кто-то чувствует себя так же, когда я, воодушевившись, объясняю разницу между бренди Вайтланда и Леннисграда.
– …И эти рельсы! – воскликнула Эзабет. – Весь станок можно передвигать по залу, подстраиваясь под разные линзы в зависимости от того, какие взошли луны.
У нее перехватило дыхание, она прижала руку к груди:
– Великолепно!
– Ну да, – согласился я. – Только мы здесь не за тем. Нужно поторапливаться.
Эзабет не хотела оставлять величественный станок и его огнеупорную, вытесанную из камня камеру, но я заставил леди Танза шевелиться. Мы прошли сквозь облицованный панелями коридор в гостиную, оттуда – к задней лестнице. Я увидел полупустую бутылку лучшего леннисградского бренди на столе. Эх, оно и в самом деле так отличается от вайтландского…
Думаю, Глек не был бы в претензии на меня, если бы дела с Саравором пошли совсем плохо и я бы захотел ограбить особняк друга. Мертвый Глек не пожалуется, а живой мне изрядно должен за время и силы, потраченные на его поиски.
Да уж, логика наемника.
– Что это? – прошептала Эзабет сквозь вуаль.
– Я ничего не слышал, – сказал я.
По правде говоря, я и не слушал. Эзабет приказала мне замереть, и вот тогда я отчетливо различил тихий скрип половицы над головой.
– Может, ночная стража?
– Вряд ли. Скорее это тот, кто оставил открытым окно, – ответил я.
Эзабет опустила платок и принюхалась. Я не особо различаю запахи. Мой нос слишком часто перекраивали, его хрящи перепутались причудливее, чем совесть священника. Однако разило мощно, и в мои ноздри тоже пробилась кислая прогорклая вонь, словно от кувшинов с протухшей рыбой, какую базарные торгаши сбывают за мелочь вечером жаркого рыночного дня.
Я не люблю загадок. Во всяком случае, до тех пор, пока не суну им нож под ребра.
– Хочешь убраться отсюда? – шепотом осведомился я.
– А ты? – спросила она, вызывающе глядя на меня и возвращая платок на место.
Я почти ухмыльнулся ей.
Мы взошли по лестнице на третий этаж, и я услышал такой знакомый шелест разгорающегося огня, а затем почуял запах горелой бумаги и едкую вонь горелого масла. Да черт возьми, это же ворвань! Мы явились прямо к поджогу.
Из дверей в библиотеку Малдона уже валил дым. Многие дома этого города целиком поместились бы там, где Глек хранил книги, – почти на всем верхнем этаже. Я притормозил у двери, заглянул внутрь. Кто-то сбросил книги с полок, собрал в кучи на полу и обильно полил ворванью. Вокруг стояли пустые фляги из-под нее, будто карликовый народец, молящийся кострам. Между самыми большими кучами среди дыма виднелось два силуэта.
Они увидели меня. А я – их. И сразу понял: дружбы не будет.
Пламя трещало и шипело, оранжевые языки плясали по книгам. Оно высвечивало людей со спины. Я почти не различал лиц, но заметил, как один ухватил со стола тяжелый военный арбалет. Не охотничий инструмент, не дуэльную игрушку благородного сословия, но ударный пехотный кулак, штуку, способную проделать дыру в увешанном доспехами рыцарском коне. Я был слишком далеко, чтобы остановить стрелка, и слишком близко, чтобы уклониться. Я кинулся – но знал, что поздно. Если стрелок хоть немного умеет обращаться с оружием, мне хана. Болт из этой штуки пришпилит меня к стене, и я сгорю вместе с домом.
Сейчас он спустит крючок. Конечно, парень целит прямо в меня, я же такой здоровенный, угроза – я, а не крохотная Эзабет. Но стрелок развернул арбалет, и я успел пригнуться, спрятаться за столом.
Стрелок нажал на спуск. Тетива звонко шлепнула о перекладину. Уклониться на таком расстоянии невозможно. Болт не остановить даже кирасой из лучшей вайтландской стали. Не могу смотреть! Я закрыл глаза, ожидая вскрик, отчаянный визг.
И ничего не услышал.
Я открыл глаза.
Болт остановился, дрожа и крутясь в пустоте в паре футов от груди Эзабет. Тетива арбалета еще гудела. Глаза Эзабет сделались ошалелыми, тело тряслось, на острие болта плясали шипящие искры, словно его терли о точильный круг. Она направила энергию фоса против импульса тяжелой арбалетной стрелы. Наверное же, сдержать ее стоило огромного количества магии. Стрелок, мужчина в палаческом колпаке, застыл от изумления.
– Ну мать моя, – выговорил он.
Болт взорвался. Острие разлетелось, окатив дверную раму дюжинами крохотных накаленных докрасна осколков. Древко превратилось в облако пыли и щепок. Эзабет отлетела, хряснулась спиной о стену и обвалилась на пол.
Прыть, тренировка и привычка бить, не раздумывая, делают человека крайне опасным. Я вскочил на ноги раньше, чем Эзабет коснулась пола. Не обращая внимания на стрелка, я кинулся на его приятеля, пытающегося вытащить меч. Дилетант. Умные люди вытаскивают железо на приличном расстоянии от соперника. Иначе тот – если он не дурак, конечно, – поступит, как я: схватит за руку прежде, чем меч покинет ножны. Я врезался в беднягу, отбил в сторону его правую руку, выдернул кинжал, припер болвана к шкафу, дважды пырнул, потом ударил в плечо. Меч так и остался в ножнах.
У стрелка голова сработала лучше, чем у его умирающего напарника. Стрелок понял, что перезарядить не успеет, швырнул в меня тяжеленным арбалетом и угодил в локоть. Мать моя, больно! Не успел я перевести дух, как палач-стрелок вытащил рапиру и встал в стойку. Я выпустил из рук его напарника. Тот осел, хлюпая и постанывая. Похоже, я разок попал в легкое. Прощай, мешок с дерьмом.
Палач-стрелок заколебался. Видно, то ли магия Эзабет, то ли быстрая и страшная кончина партнера выбила нашего героя из колеи. Но глядел он спокойно, прищурившись, рука не дрожала. И двигался он со знанием дела, не тратил дыхания на слова. Мастер. Я вытащил меч его напарника – тесак с гардой в виде ракушки. Тесак был на полфута короче рапиры, но я всегда предпочитаю рубить чем-нибудь тяжелым, а не колоть шилом.
В общем-то рапира против
