– Какая странная нить… – задумчиво рассматривает ее Глюк, – неужели…
– Это шелк, святой отец, и сейчас вы в этом убедитесь, – заговорщицки подмигиваю я ему, усаживаясь в его кресло, – измеряйте-измеряйте!
Мое участие в подготовке поединка свелось к тому, что я назначил его на следующее утро после заседания риксдага. Не хотелось, чтобы исход, какой бы он ни случился, влиял на переговоры. Переводчиком неожиданно выступил молодой человек, одетый по-европейски, но при этом прекрасно говорящий по-русски. Ранним утром мы собрались за городом, чтобы разрешить затянувшийся спор чести. Мы – это я, Густав Адольф и по восемь человек от каждой стороны. Двое выступали в качестве секундантов, остальные – свидетели. Для нас с королем принесли кресла. Видно, подчеркнутое невнимание, проявленное ко мне накануне, не осталось незамеченным. Впрочем, как и скандал с архиепископским местом, не говоря уже о досрочной выплате контрибуции. Когда Глюк, успевший измерить длину нити и поразившись результату, вернулся, то обнаружил, что я сижу на его месте и расписываю депутатам, какие именно золотые горы свалятся на Швецию, если мы немедля создадим торговую компанию для негоции с теплыми странами. Попросить меня уйти ему не хватило духа; впрочем, кресло ему вскорости принесли.
Дуэлянты в последний раз поклонились друг другу, затем разделись до пояса.
– Что они затевают? – тихонько спросил меня Густав.
– Вот хоть убей, не знаю, – так же отвечал я ему.
Тем временем дуэлянтам принесли оружие. Увидев, что Магнусон берет в руки шпагу, а Буйносов – саблю, я поморщился, как от зубной боли. Похоже, шведы таки обманули моего рынду, но дальнейшее удивило меня еще больше. Поединщикам завязали глаза и сцепили между собой веревкой длиною примерно в сажень[62].
– Божий суд… – ахнул я.
– Что, какой суд?
– Божий суд, Густав, так на Руси решают непримиримые противоречия. Что-то вроде вашего древнего хольмганга.
– Никогда не видел.
– Я тоже.
Наконец все было готово. Дуэлянтам дали знак, и они застыли, пытаясь угадать, где их противник. Первым не выдержал швед: решив, что его враг прямо перед ним, он сделал выпад, но запнулся и натянул веревку. Семен тут же шагнул в его сторону, пластая перед собой саблей. На свое счастье, запнувшийся Магнусон нагнулся, и сабля противника просвистела совсем рядом с его головой. Поняв, что промахнулся, Буйносов тут же отскочил в сторону и остановился.
– Нечестно, – задумчиво высказал свое мнение Густав Адольф, наблюдая, как его придворный пытается очередным выпадом проткнуть воздух – сабля в таком поединке лучше.
– Сам выбрал, – пожал я плечами.
Короткая веревка натягивалась всякий раз, когда кто-то из поединщиков пытался разорвать дистанцию, и показывала противникам, где искать друг друга. Магнусон довольно скоро это понял, и снова попытался достать своего врага выпадом, но беда в том, что его соперник был куда опытнее в подобного рода упражнениях. Казалось, князь Семен каким-то шестым чувством распознает все атаки своего противника и ускользает от него, тут же отвечая на удар ударом. Клинки уже несколько раз встречались, высекая искры, но наконец сабля Буйносова нашла своего врага. Увернувшись от очередного выпада, князь чиркнул своего противника по ребрам. Сразу хлынула кровь, и швед опустился на колени. Сорвав с глаз повязку, он взглянул на рану и побледнел как смерть.
– Если не остановить кровь сейчас, он истечет ею, – опять высказал свое мнение король, – твой офицер победил. Надо бы запретить подобные дуэли, как ты думаешь?
Однако действо не было закончено. Увидев, что его противник не снял еще повязку, Магнусон вскочил и из последних сил попытался проткнуть своего врага. И тут случилось неожиданное. Трудно сказать, услышал Буйносов своего врага или почувствовал как-то иначе, но, сделав в последний миг шаг в сторону, он снова взмахнул саблей, и лезвие ее ударило прямо в шею незадачливого шведа. Раздался хрип и бульканье выходящей с пузырями крови; надрезанная, но не перерубленная до конца шея скривилась, и Магнусон с неестественно наклоненной головой свалился на густо обрызганную красным траву. Какое-то время все видевшие кровавую развязку потрясенно молчали. Первым пришел в себя король.
– Ну-ка проверьте его повязку, – приказал он своим офицерам, – что-то этот русский слишком ловко машет своей саблей.
Проверка, впрочем, лишь подтвердила, что поединок был честным. Как ни всматривались шведы сквозь повязку – рассмотреть что-либо было решительно невозможно.
– Это Божий суд, Густав… – сказал я, вздохнув. – Нам с тобой тут нечего делать.
– Тем более надо запретить такие поединки, – отозвался он.
– Это точно; слава богу, у нас они редкость.
– По твоему человеку этого не скажешь.
– Я и сам не ожидал такое увидеть, до сих пор мурашки по коже. Кстати, а кто этот молодой человек, что служил переводчиком секундантам? Я раньше его не видел.
– Не знаю, но, если хочешь, сейчас выясним.
– Сделай одолжение!
Король отдал распоряжение, и вскоре к нам с поклоном подошел переводчик. Внимательно осмотрев его, я отметил, что одежда его хотя и не роскошна, но добротна и подобрана со вкусом. Смотрит спокойно и почтительно, но без подобострастия.
– Как вас зовут?
– Савва Калитин, к услугам ваших величеств, – еще раз кланяется он.
– Вы русский? – удивленно спрашивает Густав Адольф.
– Я подданный вашего королевского величества, – с достоинством отвечает тот.
– Мы довольны вашей службой, – милостиво кивает в ответ король и поворачивается ко мне, дескать, спрашивай, чего хотел.
– В Швеции как оказался?
– При государе Борисе Федоровиче послан в свейский град Упсалу, с тем дабы наукам обучаться, – бойко отвечает он по-русски.
– Ну и как, обучился?
– Обучился, – выдерживает он мой взгляд, – степень бакалавра имею.
Мне все становится понятно, действительно, царь Борис посылал в разные страны учиться сыновей русских дворян, рассчитывая получить образованные кадры для своей администрации. Увы, начавшаяся Смута не дала осуществиться планам. Денег русским студентам, понятное дело, никто не посылал, и большинство из них просто сгинуло за границей. Во всяком случае, до сих пор известий о них у меня не было. Так что Савва тут первый; впрочем, он, кажется, смог прижиться на чужбине.
– Сам-то из каких будешь, – спрашиваю нейтральным голосом, – родня осталась
