– У Анисима на бердыше таковое тавро, – начал догадываться парень, – так они…
– А пес его знает, – остановил Федьку Корнилий, – то есть это, конечно, полк, которым государь командовал на шведской службе, да только не ясно, за какой надобностью он сюда идет. Не затеяли бы шведы какой каверзы…
– А сказывают, король свейский нашему государю родня?
– Родня, только родные братья тоже, бывает, режутся, а тут… К тому же вон тот ратник меня смущает.
– А чего с ним не так? – удивленно спросил Федька, глядя на долговязого немца в берете и клетчатой епанче.
– Да с ним-то все так, вот только он шотландец, а не немец. А государь наш, когда герцогом был, свой полк в неметчине верстал.
– Хоть бы один отошел по нужному делу – глядишь, и расспросили бы, что они за люди и в какого бога веруют.
– Хорошо бы, только чисто все надобно сделать, вдруг и впрямь свои. Государь самое позднее завтра подойдет, надобно хоть что-то узнать про сих ратных.
Однако упрямая греческая девка Фортуна никак не хотела улыбаться русским лазутчикам. Непонятные солдаты упорно не желали выходить из своего лагеря, а если такое и случалось, то выходили не менее как втроем и держали оружие наготове. Наконец наступила ночь и в лагере начали укладываться спать. Часовые, впрочем, бдительности не теряли, но наступившая темнота позволила Федору и Ахмету с тремя бывшими татями подобраться почти вплотную к вагенбургу. Их внимание привлек давешний немец, которого Корнилий назвал шотландцем. Вставший, очевидно, по нужным делам, он направился к ближайшей телеге, но возничий, а затем и ближайший часовой заругались на него, и заспанный бедолага, ворча, отправился к берегу. Костры и факелы это место почти не освещали, и немец, ослабив завязки на коротких, до колена, штанах, зажурчал, блаженно щурясь. Сделав свое дело, он собрался было идти назад, но в этот момент чьи-то крепкие руки схватили его и надели на голову мешок. Последнее, что успел подумать шотландец перед тем как потерять сознание, это что у схватившего его по меньшей мере три пары рук.
Качество войска во многом зависит от того, может ли оно совершать быстрые маневры. Возможно, в смысле выучки и дисциплины мои войска еще не бог весть какая величина, но вот делать скорые переходы они умеют. На четвертый день мы догнали ушедших на разведку быстроконных всадников Михальского, обнаружившего неведомую пехоту у небольшого местного озерка.
– Ты выяснил, кто они такие? – спросил я Корнилия, едва он появился передо мной.
– Еще нет, государь, но думаю, этот человек нам расскажет. – И с этими словами вытолкнули вперед связанного и растрепанного пленника.
Пока его развязывали, Корнилий тихонько шепнул мне:
– Государь, вам следует знать, что над войском были шведские и мекленбургские флаги.
– Интересно, но что-то этот парень не очень похож на моих солдат.
– Он шотландец.
– Вот как? Все страньше и страньше…
Между тем развязанный и немного очухавшийся пленник поднялся, и я с удивлением узнал его:
– Джон Лермонт?!
– К вашим услугам, – немедленно отозвался тот и тоже узнал меня, – ваше королевское высочество… хотя, наверное, величество – вы, я слышал, стали королем в здешних местах.
– Точно, стал, а вы вообще как здесь оказались, дружище, и кто эти люди в лагере?
– Это ваш полк, сир.
– В каком смысле… в смысле, что они здесь делают?
– Э… видите ли, ваше величество, после того как король Густав Адольф отозвал генерала Делагарди, военным губернатором Новгорода и главнокомандующим шведскими войсками стал граф Спаре. Не могу ничего сказать плохого про сего доблестного, хотя и пожилого уже государственного мужа, но он почему-то с самого начала невзлюбил ваш полк. Ваши люди всегда первыми шли в бой и последними получали жалованье. Так что после того как они завоевали шведам почти всю южную Ливонию, их осталась едва половина от прежнего состава, и это не добавило им любви к шведской короне. Так что когда жалованье перестали платить вовсе и эти невыплаты продолжались целую зиму, полковник Гротте под давлением своих офицеров и солдат не нашел ничего лучше, чем повести полк к вам.
– Какую занимательную историю вы рассказали мне, Джон. И что же, много моих солдат уцелело?
– Боюсь, не слишком, сир, я помню, какую великолепную часть вы привели в Новгород, но от тех блестящих военных мало что осталось. Теперь в вашем полку едва ли восемь сотен пехоты и полторы сотни кирасир.
– Печально, но я думаю, что у меня будет еще возможность предъявить счет господину Спаре, – скрипнул я зубами, вспомнив, сколько сил пришлось положить на формирование своего полка. Немного успокоившись, снова обратил внимание на шотландца. – Ну хорошо, а что в моем полку делают шотландцы?
– Увы, я единственный шотландец среди них, так уж случилось что мне пришлось бежать из Новгорода после одного щекотливого дела…
– Ну, не скромничайте, дружище, выкладывайте, что у вас случилось, дуэль?
– Увы, сир, меня оскорбил один негодяй и пришлось вызвать его на дуэль. К несчастью, он оказался родственником губернатора, и если бы я не сбежал, то после поединка меня ожидала бы виселица. Но поверьте мне, милорд, это была честная дуэль!
– Охотно верю, но как звали этого родственника господина Спаре?
– Юленшерна, сир…
– Карл Юхан?
– Да…
– Сэр Джон – вы мой кумир! Если вы убили этого негодяя, то я навеки ваш должник!
– О, ваше величество, боюсь, что я только ранил его, и я не рыцарь…
– Вздор! – решительно прервал я его, доставая шпагу. – Преклоните колено, сэр!
Изумленный шотландец немедленно опустился на колено, и я, на глазах немного обалдевших от этой церемонии приближенных, немедленно посвятил Лермонта в рыцари.
– Вставайте, сэр Джон, вас ждут великие дела, – поприветствовал я новоиспеченного рыцаря и, наклонившись к его уху, тихонько спросил: – Дружище, а вы не в курсе, граф Спаре один приехал или с супругой?..
Утро в лагере у озера началось с переполоха – обнаружили пропажу шотландца. Поиски ничего не дали, к тому же пора было двигаться дальше,
