Парламентеров было трое. Два пышно одетых шляхтича и католический священник, в котором я с удивлением признал своего старого знакомого Калиновского. Подойдя в сопровождении стражи к трону, они приличным образом поклонились, и самый старший из них начал речь:
– Ваше королевское высочество, я хорунжий Николай Свенторжецкий, это пан Михал Неверовский и святой отец Войцех Калиновский. Мы присланы к вам от его милости смоленского воеводы Глебовича, чтобы узнать, чем вызвана немилость к нам от столь прославленного полководца, как великий герцог Мекленбурга, с коим у Речи Посполитой нет никакой вражды.
– Пан Свенторжецкий, – отвечал я ему как можно более любезно, – я понимаю, что Смоленск находится на отшибе и вести сюда не быстро доходят, но на земском соборе в Москве меня избрали русским царем, и потому обращаться ко мне следует «ваше царское величество».
– Да будет известно вашему королевскому высочеству, – вступил в разговор Калиновский, – что единственными законным царем в Московии является королевич Владислав!
– Святой отец, я не собираюсь вступать с вами в дискуссию о том, чье избрание более правомочно – Земского собора или боярской думы. Напомню лишь, что избрание королевича обуславливалось рядом условий. Как то: прибытие в Москву, принятие православия и прочие пункты. Ваш королевич не выполнил ни одного, стало быть, он в Москве – никто и звать никак! Кстати, если вы припомните историю своего государства, то не так ли поступили поляки, когда выбранный ими в короли Генрих Анжуйский бежал, бросив свой трон и присягнувшую ему страну? Вы тогда выбрали Иштвана Семиградского из славного рода Батори, а русские в такой же ситуации остановили свой выбор на мне. Посему давайте оставим этот бесплодный разговор и перейдем к делу, по которому вы меня потревожили. Что вам угодно, господа?
– Прошу ясновельможного пана герцога не гневаться, но не изволит ли он дать нам немного времени на раздумье? – спросил Свенторжецкий, оттеснив ксендза. – Право, принять такое решение за три дня совсем непросто.
– Сожалею, господа, но у моего царского величества только одно слово, и я его уже сказал. Так что времени у вас только до вечера, завтра с утра заговорят пушки, а как только стены рухнут, я войду в город.
– Пан герцог, – вышел вперед молчавший до сих пор Неверовский, – знайте, что мы не капитулируем никогда и будем сражаться до последней крайности! Победоносное войско короля Сигизмунда осаждало Смоленск два года, так неужели вы думаете, что ваше жалкое воинство из черных крестьян, разбойников-казаков и давно забывшего о чести шляхетства справится с этим лучше?
– Любезный пан Неверовский, это «жалкое воинство», о коем вы говорите с таким неподражаемым пренебрежением, уже разгромило вашу хваленую армию под командованием самого гетмана Ходкевича в битве под Москвой. К тому же вы забыли о войсках, любезно присланных мне моим братом королем Густавом Адольфом. Поэтому, если вам нечего мне больше сказать, ступайте с богом.
– Я смотрю, шведы забыли о Клушине?
– А вы – о Дерпте! Ступайте, господа, вы и так отняли у меня много времени.
Едва поляки, откланявшись, вышли, воеводы обступили трон. Пихая один другого, они явно хотели что-то сказать, но не решались. Наконец Куракин вышел вперед и, поклонившись, запричитал:
– Что же ты прогнал их, государь! Подумали бы ляхи недельку, может, и сговорились бы еще. А так сколько погибнет душ христианских… Грех-то какой!
– Греха бояться – детей не родить, однако родим! – прервал я его излияния. – Где ты такое видел, чтобы ляхи так просто сдавались? Время они хотят потянуть.
– Как где видел, в Москве! Сдались ляхи-то…
– А сколь перед тем осады было?
– А сколь потерь было бы, если б на приступ пошли?
– А что, в битве с Ходкевичем меньше потеряли?
– Так то в битве!
– А ты думаешь, Сапега или Гонсевский не придут на помощь Смоленску, если он держаться будет?
– Так то когда еще будет, – пискнул кто-то из заднего ряда, – может, ляхи до той поры уже и сдадутся!
– Может, – не стал я перечить, – но быстрее, что до той поры мы сами обессилеем. Или вам неведомо, что при долгих осадах народа от болезней мрет никак не меньше, чем в сражениях гибнет?
– На то божья воля! – возразил тот же голос.
– Не богохульствуй! Нет в том ничего богоугодного, чтобы ратники от поноса погибали.
– А если не возьмем крепость приступом?
– Возьмем. Ляхов мало, если пушками стены в трех местах обрушим да дружно пойдем на приступ, то им людей нипочем не хватит отбиться.
Воеводы задумались, а я про себя перевел дух. Кажется, убедил… Можно, конечно, просто приказать, но и выполнять в этом случае будут соответственно. Мне же нужно, чтобы все, от первых воевод до последнего ратника, понимали, что делают. Тогда и в бой пойдут с охотой, и в дальнейшем будут верить…
– Государь, ты как хочешь, а надо к ляхам послать гонца, дескать, дадим подумать недельку! – вывел меня из благостных мыслей чей-то голос.
– Кто сказал?
– Я, – вышел вперед князь Иван Троекуров.
– Это ты почему так
