– По делу, по делу, – отозвался обескураженный отпором Лыков, – только дело это не всех касается…
– Пора мне, Михаил Федорович, – поднялся Панин, – спасибо за хлеб. за соль…
– Едим да свой, – негромко добавил кто-то из рынд и засмеялся.
Поклонившись хозяину и не глядя на прочих, Федька вышел из шатра. Было уже довольно сумрачно, а слуг рядом не оказалось, так что парень тут же повернулся и, зайдя с другой стороны, стал прислушиваться.
– Эх, Мишка, Мишка, – выговаривал тем временем Романову Лыков, – шатаешься незнамо где и не ведаешь, что твоего дядю князя Троекурова велено в железа заковать да содержать как злодея!
– Не может быть! – воскликнул в ответ Романов. – Кто?
– Не знаешь кто? – саркастически усмехнулся князь Василий. – Королевич наш заморский!
– За что?
– За правду! Посмел перечить, видишь ли, кровь христианскую пожалел.
– Как это?
– А вот так! Немец наш хочет всех православных воинов погубить, пославши их на пушки ляшские! Дядя же твой не стерпел да за правду встал, а его за это в железа велено.
– А вы что?
– А что мы? Не стали такой приказ выполнять. Да, так и сказали, дескать, не допустим бесчестия.
– А государь?
– Хех, государь… государь немцев кликнул, уж они-то, христопродавцы, Бога совсем не боятся.
– Что же теперь делать?.. – пролепетал в ответ Мишка.
Что ему ответил князь Василий, Федька так и не услышал. Рядом раздался шум, ржание коней, забегали слуги, и Панин, воспользовавшись темнотой, улизнул. Вернувшись к своей сотне, он, как нарочно, наткнулся на Корнилия.
– Где тебя нечистый носит? – грубовато поприветствовал его Михальский. – Мы тебя обыскались.
– У Романова был, – буркнул в ответ Панин.
– Гостил, значит… ну и чем тебя угощали, пряниками али еще чем?
Федька в ответ только промолчал, упрямо сжав губы. Корнилий, приглядевшись в темноте к его лицу, встревоженно спросил:
– Случилось что?
– Слово и дело государево… – едва слышно произнес парень.
– Чего? – изумился тот.
– Слово и дело государево, – чуть громче повторил Федька.
– Ну-ка, пойдем, расскажешь, что с тобой приключилось.
Через несколько минут Корнилий уже шел с Федором к стрелецкому лагерю. Подойдя к скромному шатру Анисима Пушкарева, сотник оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вошел вместе с парнем внутрь.
– Что приключилось-то? – встретил их вопросом непонятно как оказавшийся у стрелецкого полуголовы царский кравчий. – Чего звал, да еще сюда?
– Прости, Никита Иванович, да только рядом с государем глаз чужих много и ушей. А тут, у стрельцов, куда как спокойнее.
– Вот как?..
– Да уж так; ну-ка, Федя, расскажи нам еще раз, что услышал.
Пока Панин рассказывал присутствующим, что подслушал у романовского шатра, лица у них все более темнели. Наконец Пушкарев не выдержал и замысловато выругался.
– Вот же аспиды многоглавые, все им не так! Чего делать-то будем?
– Государю надобно сказать, – робко предположил Федька.
– Ага, – посмотрел на него с жалостью Вельяминов, – а что мы ему скажем – что бояричи воду мутят? Так он это без нас знает. Вот кабы ты услыхал, что они умысел на государя имеют, тогда другое дело…
– А может, услыхал? – с надеждой спросил Анисим, – главное дело – начать, а на дыбе и не в таком признаешься.
– Не, – испугался Федор, – врать не стану. Государь меня будто насквозь видит, да и невместно это – напраслину возводить.
– Можно и без дыбы, – задумчиво предложил Михальский, – отправить их куда в бой, а там – воля божья.
– Э нет, – не согласился с ним Пушкарев, – эти дурачки молодые не сами додумались, а за кем-то повторяют. Надо узнать за кем. Да и если они нынче ничего не умышляют, так завтра начнут, а крамолу коли рвать, то с корнем!
– Не пойдет на это государь, – покачал головой Никита, – сами знаете, он пока в их руках сабли не увидит, в заговор не поверит.
– Угу, – покачал головой Анисим и вдруг хлопнул себя по лбу, – охти мне, а пока мы все здесь, с царем кто?
– Не бойся, фон Гершов с ним, а его драгуны да кирасиры – на часах вокруг шатра.
– Тогда ладно, Кароль – человек надежный, даром что немец.
Утром следующего дня я вместе со свитой направился к ближайшей к лагерю осадной батарее. Лично встретивший меня Ван Дейк отчитался о проделанной работе и доложил о готовности начать обстрел. Внимательно ознакомившись с тем, как установлены осадные пищали и бомбарды, я, укрывшись в небольшом, специально устроенном на такой случай окопчике, махнул рукой. Орудия были уже заряжены, и пушкари один за другим подбегали к своим пушкам, вжимая фитили в затравки. Первым канонаду начала большая, богато изукрашенная пищаль под названием Аспид. Выстрел разорвал напряженную тишину в клочья, и в крепостную стену понеслось кованое ядро. Прицел был взят достаточно хорошо, и гостинец ударил в самое основание стены, брызнув в стороны осколками. Стены в этом месте были обрушены еще поляками в прошлую осаду. Не имея времени опять возвести укрепления, новые хозяева ограничились лишь тем, что, расчистив завалы, соорудили на месте обрушившегося прясла обычные бревенчатые клети, забитые изнутри землей вперемешку с кирпичными обломками прежнего строения. Позади деревянной стены был насыпан вал с частоколом поверху. На самих клетях стояло несколько пушек малого калибра, из которых осажденные попытались вести контрбатарейную борьбу, но, убедившись, что не могут состязаться с нами в дальнобойности, прекратили это бесполезное занятие.
Тем временем пушкари произвели выстрел из второй пищали под названием Инрог. На этот раз прицел оказался не столь точен, и снаряд пронесся над головами осажденных и, не принеся видимых повреждений, зарылся в земляном валу. Третьим стрелял Волк, чье ядро ударило прямо в деревянную стену, заставив ее покачнуться. Потом, примерно с тем же успехом, выпалили одна за другой три бомбарды, названий которых я не помнил. Выскочив из своего окопчика, я бегом направился к Ван Дейку, командовавшему суетившимися вокруг своих «монстров» пушкарями.
– Все просто превосходно, ваше величество! – прокричал он мне, как видно, немного
