– Ясновельможный пан воевода, – обратился тот, добравшись до Глебовича, – прикажите спешиться гусарам, и мы скинем немецких изменников и схизматиков в ров!
– Увы, у меня нет такой возможности, – покачал в ответ головой старый вояка.
– Как же так? – изумился гонец.
– Вы, ясновельможный пан, думаете, что мекленбургский дьявол атакует только вас? – горько усмехнулся Глебович. – Посмотрите хорошенько: атака началась с трех сторон одновременно. И везде положение такое же, как у вас. Я могу поддержать нашу оборону только в одном месте, но не в трех сразу! Идите и передайте пану каштеляну мою волю: держаться, пока есть силы!
По дну рва перед Шейновым валом протекала небольшая речушка, скорее, даже ручей, тем не менее не позволивший сделать подкопы, и атаковавшие с этой стороны казаки были вынуждены идти на приступ по чистому полю. Каждый из них, идя в атаку, тащил перед собой связку хвороста или корзину с землей, которой старался прикрыться от пуль, картечи и стрел. Добежав до рва, они бросали свою ношу вниз, и, отскочив в сторону, освобождая дорогу следующему, брались за самопал или лук и начинали стрелять по противнику. Вскоре получилась узкая дамба, по которой казаки прошли в пролом. Оборонявшиеся встретили их ужасающим ружейным огнем, но они, теряя товарищей, продолжали рваться вперед. Наконец, достигнув вражеских укреплений, станичники тут же довели дело до сабель. Поляки и литвины оставили свои мушкеты и тоже взялись за белое оружие. Карабелы, кончары и наздаки[43] опускались на головы атакующим, доказывая превосходство благородных шляхтичей над взявшим в руки оружие быдлом. Однако те продолжали насыпать перешеек, расширяя его, и все новые толпы казаков переходили ров и вступали в схватку. Вскоре им удалось потеснить своего противника, и отчаянная борьба закипела на полуразрушенных укреплениях.
Анисим Пушкарев, командовавший стрельцами, подошел к делу творчески. Не понаслышке зная тактику мекленбуржцев, он приказал своим людям изготовить некоторое количество гренад. Достать или изготовить железные корпуса не было никакой возможности, но, как говорится, голь на выдумку хитра. Стрельцы ухитрились обойтись небольшими глиняными кувшинами, внутрь которых насыпался порох вперемешку с речной галькой, а в заткнутой горловине устраивались фитили. Пока осадные пищали посылали во врага свои последние гостинцы, импровизированные гренадеры где ползком, где бегом подобрались к бойницам на башнях и перед самой атакой закинули внутрь свои «чертовы яблоки». Что характерно – добровольцев не было, а охотники в гренадеры были выбраны по жребию. Как ни несовершенны были эти самодельные гренады, но свою роль они сыграли. Не знаю, удалось ли кого убить из оборонявшихся, но оглушить или просто напугать грохотом и дымом определенно получилось. Так что пока стрельцы и посоха засыпали ров фашинами, им почти никто не мешал, а когда пришедшие в себя поляки все же открыли огонь, ратники стремянного полка уже были на полуразрушенных стенах, рубя бердышами обороняющихся ляхов.
Впрочем, легкой победы не получилось. Командовавший польской артиллерией маэстро Пелегрини довольно быстро сообразил, чем именно грозят осажденным выдвинутые вперед контрбатареи, и принял меры. Несколько снятых со стен малых пушек были водружены на самодельные лафеты и приготовлены на случай штурма. Как только атакующие начинали одолевать, подчиненные хитроумного итальянца выдвигали вперед свои импровизированные полевые орудия и брали немцев и русских на картечь. Не все сделанные на скорую руку лафеты выдержали более одного-двух залпов, но первую атаку полякам почти везде удалось отбить со значительным уроном для атакующих. Однако Ван Дейк тоже не даром ел свой хлеб, и, как только отбитые немцы скатились в ров, рикошетирующие батареи смели своим огнем торжествующих жолнежей.
Пока наемники, казаки и стрельцы отчаянно дрались на стенах, Корнилий вывел свою хоругвь оврагами к башне под странным названием Веселуха, рядом с которой стена была немного ниже. Взятые ими с собой лестницы все равно оказались коротковаты, но с них нескольким удальцам удалось закинуть «кошки», зацепившиеся острыми крюками за зубцы стены. У осажденных были в этом месте лишь несколько часовых, в основном из числа легкораненых. Те, впрочем, успели поднять тревогу и попытались дать отпор обнаглевшим казакам, карабкающимся по веревкам на стены. Одного из нападающих застрелили, второго скинули вместе с «кошкой», но остальным удалось взобраться на верх стены. Федор Панин, Ахмет и еще несколько человек, хорошо владеющих луком, прикрывали их, посылая в редких защитников стрелу за стрелой, и вскоре участок стены был занят. Вслед за первыми туда поднялись еще несколько человек во главе с самим Михальским. Быстро оглядевшись, они двинулись по крытой галерее в сторону ближайших ворот. Подоспевшие к месту прорыва жолнежи быстро очистили стену от нападавших. Однако сам Михальский и его люди остались незамеченными.
Отчаянными усилиями каштеляну и его подчиненным удалось отбросить остервенело рвущихся вперед «людоедов». Как ни старались те пробиться сквозь ряды защитников, но на сей раз, поддержанная пушками итальянцев, польская доблесть взяла верх над немецкой муштрой. Вырубив в яростной схватке успевших взойти на валы наемников, жолнежи и шляхтичи заставили остальных обратиться в беспорядочное бегство. Однако торжествовать им пришлось недолго, ибо тут же заговорила ужасная русская артиллерия. Огромные каменные и железные ядра с грохотом врывались в брешь, занятую горсткой защитников. Летящие во все стороны осколки и поднятая пыль, казалось, закрыли небо и погрузили грешную землю во тьму. Одно особенно удачно пущенное русскими ядро ударилось в стену, окатив защитников кучей битого кирпича. Отскочив от стены, оно продолжило свой путь, прокладывая просеку между считавших, что находятся в полной безопасности, жолнежей. Наконец, уже потеряв свою убойную силу, злосчастный снаряд ткнулся в наскоро сделанный лафет польской пушки и, сломав ему колесо, остановился. Пока немногие уцелевшие с изумлением смотрели на проклятое ядро, обстрел снова затих, и немецкие наемники опять поднялись в атаку.
Перекрестившись, Мелешко поднял саблю над головой, пытаясь подбодрить соратников.
– Смотрите, братья панове, – кричал он держащимся вокруг него жолнежам и шляхтичам, – эти немецкие собаки уже знают вкус наших сабель и не так охотно идут в бой! Так давайте скинем их в ров еще раз, только не будем выходить вперед, когда они побегут, тогда пушки этого проклятого мекленбургского еретика не будут нам страшны.
Поляки, и впрямь приободрившись, кинулись на врага так, словно и не было этих ужасных потерь. «Людоеды» же, в свою очередь, не так рьяно атаковали, и казалось, что еще
