– Вы пришли сообщить, что в очередной раз сделали меня вдовой? – раздался под сводами собора ее звонкий голос.
– В очередной раз? – несколько удивленно переспросил я.
– Конечно, это ведь встречи с вами не пережил бедный пан Мариан!
– Ну, скорее пан Мариан не пережил нашего расставания, – возразил я ей, – впрочем, к его смерти я, похоже, действительно имею некоторое отношение. Но вот что касается пана Якуба, то вы ко мне несправедливы.
– Ну конечно, – немного саркастически воскликнула она, – вы теперь царь московитов и можете не марать руки лично!
– Пани Марыся! – громко и торжественно проговорил я. – Клянусь этим святым местом, в котором мы находимся: не далее как сегодня утром я видел вашего мужа живым, хотя и нельзя сказать, чтобы здоровым. Впрочем, его рана, насколько я понимаю не опасна, и он идет на поправку.
– Это правда? – воскликнула, широко открыв глаза, гордая полячка.
– Клянусь! Впрочем, если за прошедшее время с паном Храповицким что-нибудь случилось, то я обязуюсь возместить вам ущерб.
– Каким образом? – удивленно спросила меня она.
– Ну, сам я женат, но торжественно обещаю, что прикажу жениться на вас любому моему придворному, имеющему счастье приглянуться вам!
Ответом мне было ошеломленное молчание.
– Кстати, обратите внимание на этого молодого человека, – продолжил я, немного понизив голос, – рекомендую, стольник Михаил Романов. Его отец почти патриарх, а матушка – монахиня. Так что прелестей жизни со свекровью вы не узнаете. К тому же он весьма знатен. Его даже чуть не выбрали на престол вместо меня.
– Как вам не стыдно! – воскликнула пани Марыся, сообразив, что я шучу.
– Ужасно стыдно, моя дорогая пани, но что поделать, если вы мне не верите.
– Вы позволите мне увидеться с мужем?
– Более того, я категорически настаиваю на этом!
– Кхм, – прочистил горло, пытаясь обратить на себя внимание, пан Калиновский, – пан герцог, тут еще есть…
– Ах да, вы тоже тут, падре… Что же, объявите этим прекрасным пани и их милым детям, что они находятся под моей защитой. Пока оставайтесь здесь, а я распоряжусь об охране. Позднее они смогут вернуться в свои жилища, если, конечно, их дома не пострадали при штурме. А пока разрешите откланяться.
Выйдя из собора, я наткнулся на Вельяминова, тот был крайне возбужден и буквально налетел на меня как вихрь.
– Да что же это, государь, – прогудел он густым басом, – тебя на минуту одного нельзя оставить! Сказывали мне, опять в сечу полез. Ну разве мало у тебя слуг верных?
– Слуг много, – кротко согласился с ним я, – верных мало! А уж умелых – и того меньше. Ничего без меня не можете. Все сам! Все сам!..
– Грех тебе так говорить, надежа-государь! Ведь взяли же Смоленск! И Анисим со стрельцами прорвался, и мне Корнилий ворота открыл…
– Ну чего уж тут… – примирительно произнес я, видя, что его пыл угасает. – Познакомься, кстати: супруга пленника нашего, пана Якуба Храповицкого, пани Марыся.
Мой кравчий со всем вежеством, на какое только был способен, изобразил поклон в сторону полячки, на что она ответила ему с непринужденной грацией.
– Распорядись-ка, чтобы ее к мужу отправили, я ему обещал давеча.
– А меня? – пискнула откуда-то из-за спины служанка пани Марыси.
– О, это ты, Эйжбета, – усмехнулся я, – ну куда же без тебя… Все, отправляйтесь, а ты, Никита, собирай воевод да полковников. Надобно поговорить.
Через час воеводы и прочие начальные люди собрались в архиепископских хоромах, где я решил остановиться. У всех было приподнятое настроение: все же удачный штурм не каждый день бывает. Никита успел приволочь откуда-то изрядный бочонок вина, и мы ради удачного дня наполнили кубки.
– Государю Иоанну Федоровичу многая лета! – хором провозгласили здравицу собравшиеся и дружно выпили.
– Докладывайте, воеводы, – приказал я, отодвигая чуть пригубленную чашу, – каковы потери, каковы прибытки.
– Скажешь тоже, государь, – довольно проговорил Черкасский, – невелики потери. Больше всего немцев потеряли да казаков. Если бы ляхи и дальше драться стали, то и потерь бы куда более было! А так, что же Бога гневить?
– Невелики – это сколько?
Как выяснилось, точной цифры не знал никто, но в первом приближении потери составляли примерно полторы-две тысячи человек. Из них примерно половина – собственно убитые, включая не дождавшихся никакой помощи, да еще сотни три тяжелораненых, которых при нынешнем состоянии медицины, скорее всего, тоже потеряем, хотя на все божья воля. Остальные, скорее всего, выздоровеют, но с той же оговоркой. Легкораненых никто толком не считал, да и они были заняты не столько получением помощи, сколько поисками, чем бы поживиться в только что взятом городе. Потом докладывал Ван Дейк, и со слов его выходило, что пороха у нас осталось едва ли треть от первоначального запаса. Потерь в пушках и пушкарях нет, что надобно считать большой удачей, ибо разрывы пушек в нынешнее время совсем не редки. Что касается состояния захваченной крепости, то оно весьма удручающее. Три пролома в стене и отсутствие доброй половины штатной артиллерии, а в некоторых местах и двух третей. Если нежданно-негаданно наскочит король Сигизмунд с войском, обороняться в крепости невозможно. Следующим докладчиком был походный казначей дьяк Лаптев, и известия от него тоже были неутешительны. Денег в казне осталось – кот наплакал, и взять их покуда негде. Вообще, на лице дьяка было написано, что при штурме потерять наемников можно было и больше. Тогда бы, глядишь, и выкрутились, а так…
– А что, в Смоленске никакой казны не захватили? – поинтересовался я.
– Какое там, государь, жолнежам третий месяц не плачено, –
