– То есть царь твой с врагами бился, а ты, значит, пушки охранял?
– Государь, так откуда мне знать было, что ты на приступ кинешься? – изумился Лыков. – Сроду такого не бывало, чтобы царь впереди войска в бой шел. Ты нас там оставил, а потом пропал неведомо куда, а мы без твоего повеления разве…
– То есть вины ты, курицын сын, за собою никакой не чуешь?
– Да какая же вина? Государь, мы твои холопы и на все твоя воля! Хочешь опалу возложить за то, что мы твой наказ исполняли, так наложи, но какая же вина в том?
– Какой наказ?
– Ну ты же сам сказал, дескать, постойте тут покуда…
На какой-то момент наивность великовозрастного балбеса меня обезоружила. Перед самым штурмом ко мне приходил Вельяминов с докладом, что среди рынд ведутся крамольные разговоры и что заводчик их – князь Лыков. На что я, зная Василия, только посмеялся. Молодец сей был невеликого ума, и голова ему была нужна, похоже, исключительно чтобы есть да носить шапку. Но кто же мог подумать, чтобы настолько!
– Н-да, грехи мои тяжкие, и это цвет московского дворянства… – пробормотал я, проходя мимо. – Как же ты, убогий, догадался-то уйти оттуда? Кстати, Мишка Романов где?
– Да ты же сам, государь, велел ему пленного и бабу его охранять.
– А, черт, забыл совсем… Эй, кто там, – крикнул я конюхам, – где конь мой?!
Вскочив на подведенного слугами Волчка, я тронул его бока шпорами и двинулся к дому Храповицкого. Следом за мной потянулся эскорт из кирасир во главе с фон Гершовом. Выезжая со двора, я по какому-то наитию обернулся и встретился глазами с Лыковым. Тот сразу склонился в поклоне, но вот выражение его лица мне очень не понравилось. Идиоты так не смотрят.
В знакомом доме меня никто не встретил, пан Якуб был еще слаб, а прекрасная пани Марыся была занята тем, что распекала свою служанку. Увидев меня, пани Храповицкая смутилась и присела в реверансе.
– Ах, ваше королевское высочество, мне не доложили о вашем прибытии, а то бы я встретила вас более подобающе…
– Полно, пани, мы ведь друзья, оставьте эти церемонии до другого раза. А в чем провинилась эта милая девушка?
– О, право, это не стоит вашего внимания.
– Не стоит так не стоит. Однако я в долгу перед вашей славной Эйжбетой и потому смиренно прошу у вас милости для нее.
– В долгу? Ах да, вы, верно, о той ужасной ночи, что случилась, когда мы только прибыли в Смоленск.
– Именно.
– Ну что же, в таком случае вы можете сами проявить к ней милость!
– Не премину, а в чем дело?
– Дело в ваших придворных, которых вы приставили, чтобы якобы охранять нас!
– Да, а в чем, собственно, дело – они плохо справились?
– Боюсь, что слишком хорошо!
Честно сказать, я совершенно не понял, в чем дело, но в этот момент откуда-то, как черти из табакерки, выскочили неразлучные в последнее время Мишка с Федькой. Внимательно посмотрев на них и отметив несколько растрепанный вид своих рынд, я перевел глаза на служанку пани Марыси. Та, похоже, тоже одевалась впопыхах.
– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – поинтересовался я.
– Задайте этот вопрос вашим людям, – немедленно ответила мне Храповицкая.
– Кайтесь, грешники! – обратился я к друзьям.
– Не ведаем за собой никакого греха, – решительно заявил Панин, преданно смотря на меня честными глазами.
– А ты, Михаил свет Федорович, тоже не ведаешь?.. – вкрадчивым голосом спросил я стремительно краснеющего Мишку.
Узнать, как скоро расколется юный Романов, мне не удалось. Внимательно следившая за происходящим Эйжбета кинулась передо мной на колени и почти плача, стала просить не наказывать бедного юношу.
Диспозиция стала проясняться, оставалось лишь выяснить последние детали.
– За кого ты просишь, дитя мое? – обратился я к девушке.
– За пана Михала, конечно, – немного удивилась Эйжбета.
Мне ужасно захотелось спросить служанку, почему она не просит за пана Теодора… в смысле, то ли он не участвовал, то ли не понравился. Но чудовищным усилием воли я сдержался. Вместо этого поспешил ее успокоить.
– Я вовсе не собирался его наказывать, – стал уверять я, но, увидев выражение лица пани Марыси, быстро добавил: – По крайней мере, несильно.
Услышав облегченный вздох приятелей, я обернулся к ним и, ласково улыбнувшись, добавил: – Вон отсюда, после поговорим.
Парни тут же испарились, будто их тут и не было, а я, обернувшись к Храповицкой, улыбнулся:
– Право, прекрасная пани напрасно сердится.
– Вам легко говорить! Вы победитель и считаете, что все вокруг принадлежит вам и вашим людям. Наш город только что взят врагами, многие доблестные шляхтичи погибли, прочим предстоит плен, а эта… маленькая дрянь тут же спуталась с вашим жолнежем!
– Вы как будто сожалеете, что бедняжку не изнасиловали?
– Тогда в этом не было бы греха!
– Вам легко говорить, ваша милость, – залилась слезами Эйжбета, – вы знатная пани, и вам покровительствует русский царь. Вас никто не посмеет оскорбить, а я бедная девушка, и меня может обидеть каждый. Эти ужасные казаки и немецкие наемники смотрели на меня так, будто хотели съесть живой, а пан Михал заступился за меня и прогнал их. Я просто хотела его поблагодарить, а потом… я не знаю, как это получилось…
Девушка всхлипнула напоследок и, дождавшись кивка хозяйки, убежала, сделав на прощанье книксен.
– Прошу простить меня, ваше королевское высочество, – извинилась пани Марыся, – я совсем забыла о правилах гостеприимства.
– Не извиняйтесь; вы позволите предложить вам руку?
– Почту за честь, ваше королевское…
– Все поляки упорно титулуют меня герцогским титулом. Вы полагаете, мне не удержаться на царском троне?
– По правде говоря, я уверена, что, если в ваши руки что-то попадет, вы ни за что это не выпустите. Но поймите меня правильно, мой муж, несмотря на все свое к вам уважение, полагает вас узурпатором.
– Уважение?
– О, если мой Якуб и уважает кого-то,
