– Да, я отец Натху. А вы кто такой?!
Слова блестели как сталь. Слова затачивались под бритву. Гюнтер ничего не мог с этим поделать: один взгляд на аскета – и сердце вскипало от ненависти.
Брамайн остался бесстрастен, но Гюнтера было не обмануть. От аскета тянуло кислятиной сомнений. «Ответить? – колебался аскет. – Нет? Если ответить, то что именно?!» Ненависть сменилась яростью. Коридоры, сказал себе Гюнтер. Коридоры бункера, Линда Рюйсдал, бой с террористами. Запреты, напомнил Гюнтер-медик. Запреты, взорвался Гюнтер-невротик. Запреты, да? Ограничения?! Там я не церемонился и здесь не стану!
Вернулась раковина. Гюнтер не стал подносить ее к губам – примостил на коленях, копируя аскета с его трезубцем, легонько погладил пальцами, будто ласкал кошку. Раковина откликнулась довольным урчанием. Миг – и урчание перешло в рокот морского прибоя.
– Так кто же вы?
– Марут, – ответил брамайн. – Зовите меня Марутом.
Прибой надвинулся, вырвался из раковины. Захлестнул брамайна, подхватил скрытое за каменной грядой слов, вынес на берег, к Гюнтеру.
– Ложь!
– Откуда вы знаете?
– Марутами были ваши дружки-террористы! А вы…
Он намеренно не закончил фразу, отслеживая реакцию брамайна. Нырять на глубину, не имея опыта работы в большом теле, Гюнтер опасался. Пусть то, что нужно, само всплывет на поверхность. Раковина продолжала рокотать. Губы аскета остались плотно сомкнутыми, но провокация удалась. Брамайн барахтался в прибое, нити ловчих водорослей зацепились за рефлекторный эмоотклик – не такой уж ты и бесстрастный, приятель! – эмоции потянули за собой ассоциативные цепочки воспоминаний. Над брамайном возник дрожащий мыльный пузырь, похожий на скверно отрегулированную голосферу.
…Бункер гостеприимно раскрывает ворота, принимая в себя семерку марутов, божественных воинов, обликом подобных субедару Марвари. Сам субедар уже внутри: расширив дыру в заборе, он проник за периметр и добрался до угла здания…
Образы, вызванные к жизни словами Гюнтера, роились, цеплялись шестеренками, превращались в замысловатый механизм.
– …Со всем уважением и припаданием к вашим лотосным стопам, гуру-махараджа…
– Пожалуйста, не называйте меня так. Вы не мой ученик, между нами нет отношений наставника и последователя.
– Да? – Субедар-майор Марвари изумлен. – А по-моему, есть! Кто тут собрался учить нас воевать, если не вы, гуру-махараджа?..
Глубже, дальше, назад по временной оси:
– …Не называйте меня так, генерал.
– Как мне называть вас?
– Вьяса-джи. Этого будет достаточно…
Имя оказалось ключом. Вьяса-джи? Ключ открыл потайной ящик секретера, перед глазами возникли строки документа: личного дела?
– Вьяса Горакша-натх. – Гюнтер читал как по-написанному. – Гражданин Чайтры. Йогин ордена натхов, член Совета духовных лидеров. Входил в состав специального отряда под командованием субедар-майора Марвари. Я ничего не упустил?
Лицо аскета исказила гримаса гнева. Чувственный отклик, пойманный Гюнтером, не оставил сомнений: кавалер Сандерсон попал в яблочко.
Пальцы брамайна сжались на древке трезубца. Три острия вспыхнули опасным свечением. Шипя в унисон с коброй на поясе, змейки синих молний потянулись к молодому человеку. Гюнтер поднес к губам раковину, готовясь обрушить на врага шторм паники. Это для криптидов паника – пища. Справишься ли с ней ты, террорист?!
Змеи погасли. Брамайн ослабил хватку, лицо его разгладилось.
– Никогда так больше не делайте, – попросил аскет.
И добавил:
– Пожалуйста.
– Папа! Тебе помочь?
Натху мрачно поигрывал булавой.
От Гюнтера не укрылось изменение эмоционального фона аскета. Стоило мальчику предложить отцу помощь, как брамайн вздрогнул. Страх, подумал Гюнтер-невротик. Нет, не страх, опроверг Гюнтер-медик. Обида, ревность. Зависть высокой пробы. Эй, террорист, ты что, ревнуешь Натху ко мне? Сам метил в отцы?! В наставники?!
– Не надо, Натху. Если что, я позову.
– Хорошо. Я рядом, зови.
– Если хотите о чем-то спросить, – вмешался аскет, пытаясь сгладить ситуацию, – просто спросите. Тот, кто избегает насилия, достигнет лотосовых озер, прозрачных и спокойных. Тот, кто несет мир, наслаждается жизнью на небесах.
– Тот, кто прибегает к террору, – съязвил Гюнтер, – тоже наслаждается жизнью на небесах. Тот, кто крадет чужих детей, достигнет дна лотосовых озер и больше не всплывет.
– Спрашивайте, – повторил аскет, не вступая в конфликт.
– И вы ответите? Учтите, ложь я чую за километр.
– Рад за вас, шри Сандерсон. Полезное качество.
– Начнем с главного. – Гюнтер отложил раковину в сторону. – Как вы попали сюда? Как вышли в большое тело?
Аскет пожал плечами:
– Не знаю. Не помню.
– Ложь!
– Не могу вспомнить, хотя и пытался.
– Ложь!
– Прислушайтесь ко мне, я разрешаю. Вы поймете, что это правда.
– Ложь!!!
Правда, сказал Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Кончай орать, болван.
– Зайдем с другого бока, – предложил аскет. – Как сюда попали вы? Я имею в виду большое тело?
– Не знаю, – ответил кавалер Сандерсон раньше, чем принял решение не отвечать на вопросы этого мерзавца. – Не помню.
III– Боюсь, шри Сандерсон, вы мне лжете.
Техноложец, думает Горакша-натх с презрением, недостойным йогина. Презрение грозит перерасти в ненависть. Как этот ларги сумел выйти в волну?! Натху прихватил его с собой? Мать защитил энергококоном, а отца забрал в большое тело?!
Способ, при помощи которого ларгитасец оказался в космосе, волнует гуру едва ли не больше, чем собственное чудесное спасение. В конце концов, Горакша-натх – брамайн, они с Натху принадлежат к одной расе. Впрочем, Гюнтер Сандерсон тоже наполовину сорасец мальчика. Может, дело в этом? Какие-то особые тонкие связи, о которых не знаем ни мы, ни они?
Гюнтер Сандерсон молчит. Он очень долго молчит.
– Не помню, – наконец произносит он.
– Вы? С вашей памятью ментала?!
– С моей памятью ментала. Первый сбой за всю жизнь.
– Ты что-то забыл, папа?
Натху нависает над отцом. В голосе мальчика, на его обезьяньем лице – искреннее участие. Гуру больно слышать эти интонации от божественной аватары. Больно видеть сочувствие на лице Марути Озорника. Живое чудо, явленное расе Брамайн, льнет к надменному ларги. Называет отцом, готово беречь и защищать. И от кого? От чистокровного брамайна!
Трудно вообразить себе более тягостное зрелище.
С трудом гуру удается взять себя в руки. Идти на поводу у страстей – позор для йогина. Ты достиг желаемого, говорит себе Горакша-натх. Мальчик покинул Ларгитас, ты – в едином большом теле с молодым антисом. Достиг? Остался последний шаг. Натху еще не вернулся на мать-Чайтру, а ты еще не полноценный антис.
Цель близка, но путь длится.
Криптиды оставляют землянику в покое. Оборачиваются к Натху, замирают, воздев щупальца к небу, – фаги чуют перемену настроения вожака.
– Да, забыл. Я забыл, как мы оказались здесь.
– А что ты помнишь, папа?
– На нас напали. Этот террорист, – обличительный перст указывает на йогина, – и его приспешники. Я сражался, и не я один. Позже мы оказались в космосе. Ты стартовал, Натху? Ушел в волну?
Руками ларгитасец изображает взрыв.
– Ага! – смеется Натху.
И сразу мрачнеет:
– Было страшно. Я не хотел!
Что он делает, изумляется гуру. Он оправдывается?!
– Все хорошо, папа? – Мальчик снова расцветает улыбкой. Долго сокрушаться не в правилах детства. – Мы тут, вместе. Ты, я, хватики!
– Хватики?
Натху кивает на криптидов:
– Эти! Они все хватают.
– Только хватают?
– Хватают и едят. Пап, ты что? Ты хочешь жить назад?
– Жить назад?
На лице ужасного ракшаса, обладателя рогов и копыт, каким стал под шелухой Гюнтер Сандерсон, отражается недоумение. Горакша-натх испытывает схожее чувство. Что мальчик имеет в
