– И ещё я совершенно не понимаю, за что ты так искренне меня не любишь, – легко продолжил Иннокентий. – Неужели из чувства неполноценности, которое земная фауна испытывает к моему высокоразвитому роду?
– Заткнись!
– Я ведь не сделал вам ничего дурного, Татум баал, – вздохнул Кросс, и никто на свете не смог бы догадаться, что он лжёт, – ведь истинное лицо аммердау пряталось под маской.
– Ты… – Зур замялась.
Она не хотела говорить правду – о своих предчувствиях, но и молчать было глупо. Быстро найти выход не получилось, и лишь появление самого важного гостя помогло Татум выкрутиться из неприятной ситуации.
– Баал Гаап! – возвестил администратор.
Двери распахнулись, все, без исключения, обернулись и бурно поприветствовали единоличного владыку Москвы.
* * *– Вот уж не думал, что в этой подземной… – На этом слове Кирилл осёкся, из вежливости не желая использовать слово, готовое слететь с языка.
– Говори, как собирался, – рассмеялся Ермолай. – Никого не стесняйся, особенно меня.
Однако определение Амон изменил.
– Вот уж не думал, что в этой подземной помойке возможна такая роскошь, – он огляделся. – Невероятно.
И для изумления была веская причина – золото.
Холл перед амфитеатром был украшен им от пола до потолка: столовые приборы, подсвечники, бокалы, кубки, тарелки – всё покрыто золотом или выполнено из него, и даже мраморные вазоны с чёрными розами и тюльпанами отделаны отнюдь не привычной бронзой. И это не считая побрякушек, что нацепили гости.
Приём блестел.
– А где ещё они могут показать себя во всей красе, никого не стесняясь и не опасаясь? – развёл руками Покрышкин.
– Ну, не здесь же, не в подвале, – это обстоятельство больше всего смущало Кирилла. – Могли бы арендовать зал, театр…
– Арендуют, – кивнул Машина. – И не только арендуют: им принадлежат и залы, и театры… Но ни одно помещение не способно органично слиться с тёмными спектаклями Зур. Грешники даже морг снимали для постановок Зур, но нужного эффекта не добились: нигде не получалось подлинного сочетания мерзостей Тьмы и могильного холода – только здесь. – Он обвёл взглядом стены. – Здесь тёмные жили, когда Отражение считалось проклятым и подвергалось преследованиям, когда их жгли на кострах и гнали из домов. Здесь они таились. Отсюда гадили. Отсюда поползли в новое наступление на День. Из камней и земли, что густо перемешана с костями, из мрачной тьмы, в которой пылает жар золота – их металла. Здесь их тёмный дом, а Театр Отражений – их тёмное искусство. Татум не любит большие площадки, вроде Большого – вакханалии на знаменитых сценах устраивают её ученики и подражатели. А сама Татум предпочитает катакомбы Парижа, часовню Кенсал-Грин в Лондоне, небоскрёб Метрополитен в Детройте… Татум выступает только там, где мир отражён мраком и запустением, где Зло делается столь густым, что из него можно сложить новый мир.
– Ты много о ней знаешь, – медленно произнёс Кирилл, провожая взглядом Зур и Гаапа – владелица Театра Отражений лично вела баала в ложу.
– Меня учили собирать и анализировать информацию, – хмыкнул в ответ Машина.
Он изменил привычному одеянию и напялил взятый напрокат смокинг, который ему не шёл и теснил грудь. А вот Кирилл в светском облачении преобразился и выглядел так, словно носил смокинг с детства.
Друзья прибыли в театр пешком и вот уже с час потягивали игристое, развлекая себя изучением тёмной публики.
– Кстати, об информации, – продолжил Амон. – Зачем Портной пригласил нас?
– И не просто пригласил, – Ермолай поднял указательный палец: – Билеты, как ты наверняка догадался, безумно дороги, но их нет – раскуплены полгода назад. А у нас места в третьем ряду.
– Тем более.
– Ты нужен Портному.
– Я не наёмник.
– Значит, ты ему откажешь.
Амон хотел что-то сказать, но прозвучал очередной звонок, и они отправились на свои места.
* * *– С дороги!
Кирилл пинком распахнул дверь, выскочил из зала, увидел в руке уборщицы ведро – после начала спектакля рабы принялись чистить холл, – вырвал его и поднёс к лицу.
Послышались характерные звуки, сопровождающие очищение организма от разного.
Рабы разбежались, не смея наблюдать за неприятностями гостя, а вышедший вслед Покрышкин улыбнулся, прислонившись плечом к кирпичной стене подземелья, и дождавшись, когда тяжело дышащий Кирилл выпрямится, произнёс:
– На самом деле ты молодец. Я на своём первом спектакле Театра Отражений продержался меньше двух минут. А ты – почти пять.
– Ты знал, что этим закончится? – хрипло спросил Амон, сплёвывая в ведро.
– Догадывался.
– Почему?
– Это нормальная реакция нормального человека.
На грязь и мерзость. На выставленные напоказ пороки. На их бесстыдное смешение, которым Зур, словно огненным клинком, резала то, что её зрители называли душой. Резала их чувства. Резала их стыд.
Татум была художником, но свои картины она писала Тьмой.
– Зачем?
– Это искусство.
– Неужели?
– Это их искусство, – уточнил Машина. – Первородные не столько поглощают мир, сколько строят свой: полное боли и дерьма подобие Проклятой Звезды, в котором они – жалкие, выродившиеся наследники, будут изображать Древних. А для того чтобы мир получился законченным, грешникам нужны все его составляющие, и в том числе – искусство. Сейчас они таранят своей мерзостью День, заставляя принимать чужое, заставляя искать добро во зле, а нормальное – в противоестественном, заставляя мириться с тем, что вызывает отвращение, и отказываться от стыда. Но обязательно придёт время, когда грешники объявят своё искусство единственным, и Театр Отражений поглотит все площадки. – Кирилл снова согнулся над ведром, но это обстоятельство не помешало Ермолаю продолжить короткую лекцию: – Попробуй представить мир, в котором есть только одно искусство – тёмное отражение. Книги, повествующие о пытках, фильмы, воспевающие унижение, картины ада во всех галереях и спектакли о педофилии. А окружающие называют это нормальным… Нет! Считают нормальным и принимают как должное.
– Хватит читать фантастику, – с натугой произнёс Амон. – И пересказывать мне своими словами.
– Меня учили собирать и анализировать информацию, – задумчиво повторил Машина, мысленно сравнивая содержимое ведра с искусством Театра Отражений.
– На самом деле спектакли Татум – обыкновенный эпатаж.
– Ты действительно так думаешь?
Кирилл вздохнул.
Он ничего о себе не помнил, догадывался, что повидал разное, однако отвращение, которое ощутил на спектакле, ему пришлось пережить лишь однажды – при виде Элизабет в истинном облике, впитавшем в себя всю грязь мира и человека. Актёры Театра Отражений уступали Элизабет в мерзости, ни один из них не дышал запредельной злобой Древнего, но тошнотворность того, что они вытворяли, с лихвой компенсировала этот недостаток.
Татум хотела показать Проклятую Звезду и
