– А там, где соблюдаются разумные правила, эксцессов не происходит, – плавно вклинился в разговор Захар. – Когда был последний поход очищения в Рим? В Шанхай? Я не в восторге от необходимости устраивать рейды по всему миру, поскольку они требуют и времени, и ресурсов, но мы не можем сидеть и ждать, когда братья доведут дело до следующей бойни и челы рассвирепеют.
– Боитесь Инквизиторов? – скривился Фрэнк.
– А вы?
Малкавиан ощерился, но промолчал.
– Похоже, вас положение вещей тоже перестало устраивать, – негромко протянул Дэвид.
– Не выдавайте желаемое за действительное, – усмехнулся Захар.
– Я просто анализирую ваши слова, – пожал плечами Луминар.
– А ещё мы трезво смотрим на вещи, – добавил Диего.
– Трезвым может быть только компромисс, – убеждённо произнёс Треми.
– Так говорят те, у кого нет другого выхода, – рассмеялся Фрэнк.
– Продолжай, – неожиданно предложил Нил.
До сих пор патриарх Гангрел молчал, некоторые кардиналы даже решили, что старик задремал, и его замечание сбило их с толку.
– Что продолжать? – растерянно вопросил Малкавиан.
– Скажи, что мы в ловушке, – предложил Нил.
Каким бы психопатом ни был Малкавиан, грубить патриарху он не собирался. Пусть даже патриарх и занимал враждебную ему позицию. В данном случае этикет семьи Масан требовал почтительного обращения, и Фрэнк, несмотря на то что от бешенства у него свело скулы, ответил предельно сдержанно:
– Получается, вы сами это знаете, Нил.
– Скажи ты, – потребовал старик.
– Давайте успокоимся, и я закончу свою мысль, – пришёл на помощь Фрэнку Дэвид, и Малкавиан мгновенно переключил на него внимание. – Я не просто так спрашивал, кто будет главным. Ведь если мы примем Договор и согласимся исполнять его положения, если прекратится вражда между основными кланами и внутри семьи Масан установится мир… – Повелитель Нью-Йорка выдержал тщательно продуманную паузу: – В этом случае, рано или поздно, братья начнут задумываться над тем, что один из кардиналов – истинный.
– Сейчас не задумываются? – удивился Захар.
– Сейчас они воюют, – объяснил Атал. – И у них есть веские основания предполагать, что истинный кардинал с потрохами продался Тёмному Двору.
– Пожалуйста, постарайтесь избегать бездоказательных заявлений, – предложил Мао. – Их могут принять за намеренное оскорбление.
– Кто может принять? – осведомился Малкавиан.
– Гипотетически, – усмехнулся Дэвид, в упор глядя на сохраняющую олимпийское спокойствие Клаудию.
– Теперь, пожалуйста, скажите, к чему вы ведёте? – поинтересовался Сантьяга.
Собравшиеся затихли. Поняли, что сейчас прозвучит одно из важнейших условий, и обратились в слух.
– Если мы говорим о равенстве, оно должно быть настоящим, а не выгодным Тёмному Двору, – жёстко произнёс Дэвид, глядя Сантьяге в глаза. – Среди кардиналов, которые подпишут Договор, не должно быть истинных.
– Это не имеет никакого отношения… – начал было Захар, но был немедленно перебит:
– Имеет! – отрезал Луминар.
– Чушь, Дэвид, и ты это прекрасно знаешь!
– Воины уважают меня и без титула истинного, – сообщил Мао.
– Рано или поздно они тебя удивят, – пообещал Фрэнк.
– Не думаю.
– Я не хочу, чтобы среди равных был первый, – громко высказался Атал. И перевёл взгляд на женщину: – Ничего личного, Клаудия, но Дэвид абсолютно прав: ты нас сожрёшь.
– Не надо было терять Амулеты, – не удержалась от шпильки Бруджа.
– Твой отец приложил руку к уничтожению истинных кардиналов Луминар, – бросил в ответ Дэвид. – Александр убирал конкурентов!
Бруджа побледнела от гнева.
– Взаимные обвинения вряд ли помогут нам договориться, – громко произнёс Сантьяга. – Мы должны уважать друг друга.
– Мне нужен перерыв. – Клаудия резко встала на ноги, и следом поднялись все присутствующие: этикет есть этикет.
– Продолжим переговоры позже, – объявил комиссар. – Полагаю, всем нужно отдохнуть, привести в порядок мысли и посоветоваться.
Непримиримые заулыбались.
* * *Москва, проспект Сахарова,
3 июля, воскресенье, 18:24
– Я нахожусь на проспекте академика Сахарова, в самой гуще событий, среди сотен тысяч простых граждан, недовольных сложившимся в нашей стране положением и пришедших сказать своё решительное «Нет!» коррупции. Мне радостно видеть вокруг себя эти чудесные, чистые, светлые лица не побоявшихся выйти на улицу в наше непростое время, и сейчас я задам вопрос одному из участников митинга… – Корреспондент повернулся к стоящему слева Антону: – Извините, вы не уделите мне пару минут?
– Уделю, – пожал плечами Буторин. – Почему нет?
Об этом его попросили заранее, и последнюю пару минут Антон терпеливо ждал, когда корреспондент сделает «подводку». В первый раз парень сбился на словах «сотни тысяч», засмеявшись вместе с оператором, который предложил: «Говори «миллионы», чего уж там?» Во время второй попытки оператора кто-то толкнул, и он едва не уронил камеру, и только сейчас наконец-то у них вроде бы всё пошло гладко.
– Вы часто ходите на политические акции?
– Нет, – скупо ответил Буторин, стараясь одновременно и смотреть, и не смотреть в камеру.
– Пришли в первый раз?
– Да.
– Потому что не в силах терпеть всевластие коррупционеров?
– Э-э…
– Не стесняйтесь, говорите правду, вы ведь свободный человек!
– Пожалуй.
– Спасибо, что вы идёте вместе со всей страной! – с пафосом закончил корреспондент. – Мы рады, что, несмотря на репрессии и коррупцию, у нас ещё остались такие люди, как вы, стойкие и принципиальные!
– Когда…
– Что?
– Нет-нет, ничего, – покачал головой Буторин, с трудом скрывая испуг, заболтавшись, он едва не спросил: «Когда начнутся беспорядки?» – но вовремя прикусил язык.
Честно говоря, на митинге оказалось ужасно скучно. Во-первых, из-за отсутствия компании, в которой можно было бы поболтать, посмеяться или обсудить выступающих. Почти все вокруг предусмотрительно явились не в одиночку, и Антон немного завидовал их веселью. Во-вторых, на мероприятие Буторина занесло случайно, и он совсем не ориентировался в происходящем. Попытался слушать выступающих, но ничего не понял, кроме того, что ярко раскрашенные фифы и плешивые мальчики в дизайнерских шмотках призывали к свободе, демократии и требовали прекратить воровство. Стоящая под трибуной толпа отвечала аплодисментами разной степени интенсивности. Примерно через час Антон плюнул на всё и перестал обращать внимание на голосящих с трибуны «трибунов», решив просто поскучать до начала обещанных беспорядков, но тут к нему приклеился пожилой борец с режимом – тощий городской сумасшедший с длинными немытыми волосами, развевающимися, подобно рубищу прокажённых, и безумно вытаращенными глазами. Борец кричал о том, что главного организатора митинга арестовали в подъезде собственного дома, и это является произволом кровавого режима, а из его рта воняло так, что Буторин едва не приступил к убийствам немедленно, не дожидаясь беспорядков и наплевав на полицию.
В итоге Антон сбежал от борца, но наткнулся на корреспондента, хотел раствориться в толпе, однако парень осведомился, не желает ли он «сказать пару слов на камеру», а поскольку никто и никогда раньше не просил у Буторина интервью, Антон согласился.
Но немного растерялся. И, наверное, поэтому чуть не задал этот глупый вопрос…
– Я хотел спросить, когда закончится митинг, – вывернулся Антон.
– Скоро, – ответил корреспондент, бросив взгляд на часы. – И начнётся разрешённое властями шествие к Красной площади.
– Что вы говорите?
– Вы разве не слышали? – удивился корреспондент.
«Если беспорядки и разразятся, то во время шествия! Это идеальный случай!»
– Разрешённое шествие к Красной площади? – переспросил Буторин.
– К Манежной, если быть точным.
– Очень интересно…
///Но если Антону происходящее было просто «интересно», то у обеспечивающих безопасность полицейских накопилась масса вопросов,
