Вечером Брейтуайт лично приехал в Хайд-Парк поздравить ее с успешно выполненным заданием. Он повел Хиллари в ресторан отметить, а когда вернулись, торжественно принес из мастерской в подвале семь флаконов с эликсиром пополнить запас. Наконец, весь такой в свете кухонной лампы, спросил, не желает ли она, чтобы он остался на ночь.
– Вы весьма милы, мистер Брейтуайт, но мне неплохо спится и одной.
Она выставила его за порог, мимолетно позлорадствовав, какое у него расстроенное лицо. Однако, закрыв дверь, задумалась, а не специально ли он сделал это предложение – именно для того, чтобы она отказала? Почувствовала свою власть?.. Ох-ох, Руби, еще полгода, а то и год такой нервотрепки, что же с тобой будет? Если только тебя не поймают раньше.
Утром стало немного легче, и она дала себе слово: если сегодня обойдется без поручений, то Хиллари все-таки сходит в агентство «Лайтбридж», хотя бы просто посмотреть. А пока что Руби села за стол и продолжила читать книгу, которую взяла у Аттикуса:
«Я все еще был занят этими мыслями, как вдруг в одну из минут пробуждения случайно взглянул на свою руку. Как вы сами не раз говорили, рука Генри Джекила по форме и размерам была настоящей рукой врача – крупной, сильной, белой и красивой. Однако лежавшая на одеяле полусжатая в кулак рука, которую я теперь ясно разглядел в желтоватом свете позднего лондонского утра, была худой, жилистой, узловатой, землисто-бледной и густо поросшей жесткими волосами. Это была рука Эдварда Хайда»[43].
Землисто-бледной… Руби рассмотрела свои руки: их определенно можно назвать землистыми. Зато не бледные. И слава богу, не густо поросшие волосами.
Засвистел чайник. Она выключила конфорку и пошла в кладовку за чайными пакетиками. Вернувшись, увидела, что дверь в подвал приоткрыта.
Туда Руби еще не заглядывала. Нет, ей никто не запрещал – наоборот, Брейтуайт сказал, чтобы она хозяйничала здесь, как у себя дома. Однако единственный раз, когда у нее возникло желание осмотреться, эта дверь была заперта.
Руби щелкнула выключателем за дверью. Над головой зажглась теплая желтоватая лампа, а внизу, у подножия лестницы, все залило ослепительно-белым светом.
В подвале было очень холодно – его не просто не отапливали, а, судя по низкому гулу, даже специально морозили. Руби спустилась по ступенькам и заглянула за угол. По голому бетонному полу струились завитки пара. Их источник стоял в центре помещения: серый продолговатый постамент, весь в металлических трубках, покрытых инеем.
На постамент был водружен стеклянный гроб. Внутри – женщина: белая, со струящимися огненно-рыжими волосами. Она лежала на спине, укрытая красным атласным одеялом, под головой – красная атласная подушка.
Руби замерла, вцепившись в перила. Ну же, что встала? Наверху ждет горячий чайник, немедленно разворачивайся и уходи, а увиденное – забудь! Ага, такое забудешь…
Она вошла в ледяной подвал и, встав у гроба, посмотрела на бледное веснушчатое лицо, одновременно знакомое и чужое. Да, за последнее время она к нему привыкла, но одно дело видеть его в зеркале и совсем другое – вживую.
Веки женщины опущены, губы слегка приоткрыты. Казалось, она не дышит – или дышит настолько слабо, что грудь даже не двигается.
Левая рука лежит под одеялом, правая – сверху, ладонью вверх. На предплечье серебристый браслет и тонкая стеклянная трубка, в которую будто продели рубиново-красную нить. Трубка, закручиваясь, идет к стенке гроба, из которой торчит краник.
Краник. Такие вставляют в кеги, чтобы разливать пиво в барах.
И снова Руби разрывалась, сойти ей с ума или смириться. В этот раз решение далось нелегко.
Она сделала шаг назад и попыталась понять, как гроб открывается. Оказалось, никак: стеклянные стенки и крышка без швов соединялись с металлической рамой. Может, вся конструкция поднимается? Она изучила верхний край постамента в поисках рычага или защелки.
– Голыми руками трогать не советую. Обморозишься.
Брейтуайт в пальто стоял у подножия лестницы. Щеки у него раскраснелись, как будто он бежал. Однако он улыбался – снисходительно, словно это Руби что-то натворила, а он готов простить.
– Кто это?
– Ее зовут Делайла. Она служила у моего отца.
– Он поместил ее сюда?
– Нет, я. В ночь накануне смерти моего отца она получила травму головы и впала в кому. Я доставил ее в больницу. Шли месяцы; она не просыпалась, состояние ее ухудшалось. Еще немного, и смерть. Поэтому я начал думать, как ей помочь.
– Ты готовишь напиток из ее крови? И даешь мне ее пить…
– Да, кровь – один из ингредиентов, – сказал Брейтуайт. – Знаю, звучит отвратительно, но в окончательный эликсир попадает только дистиллят. Не сама кровь, а ее эссенция. Если угодно, сущность Деллы. Ей это не вредит. Даже наоборот. Сейчас она без сознания. Не мертва, хотя могла бы быть. Но когда ты перевоплощаешься в нее, она видит сны. Все, что с тобой происходит, – это ее сон. Вся ее жизнь сейчас – это ты, Руби.
Руби затрясла головой.
– Ты так говоришь, как будто это для нее благо!
– Жизнь во сне лучше, чем отсутствие жизни. Я бы и сам на такое согласился.
– Врешь! Если так хочешь ей помочь, то почему не исцелишь ее своей магией?
– Исцеление – отдельная область знаний. Очень сложная, к тому же я мало в ней смыслю. Эликсир – это меньшее из зол. Чтобы вытащить Деллу из комы, нужен так называемый ритуал восстановления. Малейшая ошибка, и она погибнет, если не хуже. В будущем, когда появится время на изучение, я обязательно попробую этим заняться, однако пока что это лучший выход для нее.
– То есть для тебя.
– Тогда уж для нас троих…
– Нет, я на такое не подписывалась! – сказала Руби, а когда Брейтуайт сделал шаг вперед, крикнула: – Не подходи!
Но он пошел не к ней, а к высокому холодильнику в корпусе из нержавеющей стали. Остановился и посмотрел на нее.
