– Вы хотите его убить?
– Да, если бы мог. Но ему нельзя нанести вред, он заговоренный. Якобы неприкосновенность.
Уинтроп понимающе кивнул.
– Как и у моего отца. Ужасно неприятная вещь.
– Есть способы ее обойти?
– И немало, – ответил Уинтроп. – Просто я ни одного не знаю.
– Может, подскажете, кто знает?
– Из живых – никто.
– А как насчет дневников вашего отца? – спросил Монтроуз. – Брейтуайт послал меня за ними, потому что не хочет, чтобы они попали не в те руки. Как думаете, в них могут содержаться сведения о том, как преодолеть эту неприкосновенность?
– Не исключено.
– Вы их продадите?
Уинтроп неопределенно качнул головой.
– В принципе, я готов. Бог свидетель, мне от них ровным счетом никакой пользы. Естественно, – добавил он, – за определенную цену.
– У меня есть деньги. Не с собой, но в машине…
– Деньги – нет. Мне они не нужны.
– А что тогда?
– Ощущения, – сказал Уинтроп.
– Не понял.
Уинтроп снова посмотрел в окно.
– Отсутствие новостей не самое страшное… Да, здесь светит солнце, но оно не греет. Впрочем, мы и не мерзнем. Хуже, что все это, – он обвел рукой чай и печенье, – не насыщает. Сахар несладкий. Соль невкусная. То же и с другими ощущениями. Это лишь бледная тень настоящих чувств. А так хочется, хотя бы на мгновение, ощутить какое-то сильное переживание… Вот это было бы уместной платой.
Лицо Уинтропа исказило неизбывное вожделение. Вновь проснулся внутренний голос, умоляя: беги! это не человек, а вампир, голодный вампир.
– И все равно не понимаю, – сказал Монтроуз. – Каким образом я могу дать вам переживания?
– Расскажите что-нибудь. – Генри Уинтроп вскинул голову, как зверь, учуявший добычу. – Расскажите… про своего отца.
– Нет. Не стану.
Мертвец отказа не принимал.
– Роуланд, верно? Так его звали? Дик Роуланд?
Монтроуз мотнул головой, а внутри все кричало: беги!
– Моего отца звали Улисс.
– Тогда кто такой Дик Роуланд? – не унимался Уинтроп.
Монтроуз попытался встать, однако по телу разлилась слабость. Ноги и руки перестали слушаться.
– Кто это? Ну?
Выхода не было, оставалось отвечать.
– Он был чистильщиком обуви.
– Работал с вашим отцом?
– Нет. У отца был свой магазин. Они с Роуландом не то что не общались, а даже не знали друг друга.
– И все же они связаны, – настаивал Уинтроп. – Чем? Что случилось?
– Роуланда арестовали.
– За что?
– Да как обычно, ни за что, – огрызнулся Монтроуз, и в груди вспыхнул гнев, убивая нежелание говорить. – Это было в День поминовения, в тысяча девятьсот двадцать первом. Дик Роуланд зашел в здание Дрексел в центре Талсы, чтобы воспользоваться туалетом для цветных на верхнем этаже. Споткнувшись, он неудачно упал на лифтершу, белую девушку по имени Сара Пейдж. Та заявила, что Роуланд к ней приставал.
– А на самом деле? – спросил Уинтроп.
Монтроуз с отвращением посмотрел на него.
– Приставать к белой девушке посреди людного здания в центре города? Он что, самоубийца?.. Но это никого не волновало. Она закричала, Дик побежал, а других доказательств вины не требовалось.
Его арестовали на следующее утро. Вечером в «Талса трибюн» появилась статья о «нападении»; авторы писали, что на девушке было порвано платье. Впоследствии они признались, что немного преувеличили, но поздно: как только газета попала в киоски, народ стал готовить расправу.
Шериф держал Дика Роуланда в камере окружного суда. К сумеркам туда подтянулась огромная толпа белых. Однако до негров, живших в районе Гринвуд, тоже дошли слухи о линчевании, и некоторые решили с оружием в руках остановить толпу. Среди них был мой отец. Я так и не успел узнать у него, что случилось, только потом услышал: кто-то из белых попытался отобрать у негра револьвер. Прозвучал выстрел, и началась война.
Негры были в меньшинстве, соотношение почти двадцать к одному. Поэтому те, кто пережил начало перестрелки, отступили к Гринвуду. Белые кинулись в погоню, по дороге решили набрать патронов и оружия. Стали вламываться в близлежащие магазины и ломбарды, хватали все, что гвоздями не приколочено.
Отец пришел домой в двенадцатом часу: рука рассечена, рукав рубашки залит кровью. Велел маме собираться и грузить все самое ценное в машину. Сам он снова уходил – помогать гринвудцам строить баррикады у железнодорожной насыпи, чтобы сдержать белых. Если что, мы должны быть готовы в любую минуту сорваться с места.
Мама не хотела его отпускать, но иного выхода не было.
– Они сейчас грабят своих же. Как думаешь, что они будут делать, когда прорвутся к нам?
Я попросился пойти с отцом на баррикады. В семь лет я считал себя большим и сильным. Отец, конечно же, ответил нет, а он из тех, кто дважды не повторяет. Однако я попробовал спорить, и тогда он ответил иначе. – Монтроуз наклонил голову и указал на шрам на левом виске. – Это от его кольца. Мой отец слыл грубым, бескомпромиссным и порой бывал жестоким, но он всегда рассчитывал свою силу. Он порол меня, не без этого, но ни разу еще не ранил. Да и в ту ночь не собирался. И только почувствовав, как у меня по щеке заструилась кровь, я понял, насколько он сам напуган. Насколько все действительно серьезно.
А потом высунулся мой братец Джордж, сказал, что должен забрать книгу нашей прабабки…
– Книгу? – насторожился Уинтроп.
– Обыкновенный гроссбух, – пояснил Монтроуз, – хранился в сейфе в магазине отца. Отец сказал, что, если все пойдет наперекосяк, он сам ее достанет, но Джордж настаивал, мол, это его обязанность. Я ждал, что и он получит, а отец вдруг взял да разрешил. Я глазам своим не верил. И даже когда мама попыталась удержать Джорджа, отец велел ей заткнуться.
В общем, отец с Джорджем ушли, мама с головой окунулась в сборы. Заставила
