– Выходит, что так. Хотя главный мой просчет не в этом. Я совершил ту же ошибку, что и мама: пожелал чего-то, не понимая истинного смысла своего желания.
Видите ли, отец тоже был, по-своему, моим защитником. Не таким, как ваш. Им двигала не любовь, а скорее то, что я его сын. И пока я жил с ним под одной крышей, бояться мне надо было только его. Я хотел вырваться, а на самом деле оказалось, что я подставляю себя под удары мира. Я-то считал, что свобода – это возможность делать то, что захочешь. Я думал… думал, что я неприкосновенен.
– Все сыновья так думают, – кивнул Монтроуз. – Но когда ты с Перл попал в реальный мир… Неужели ты не понял, как он устроен на самом деле?
Уинтроп опустил голову.
– В Филадельфии нас никто не трогал. Ну, может, время от времени выкрикивали какие-то ругательства, но это обижало только Перл, а я как-то не обращал внимания. И никто на нас не нападал. Так что я решил, что заклинание работает, и не видел причины, почему бы ему не сработать и здесь.
– Да ты идиот, я посмотрю.
– Да, идиот, – не стал спорить Генри Уинтроп. – Заклинания оберегали нас от философов и прочих колдунов, но не от моей глупости… и не от рук простолюдинов.
– Нэрроу!
Кричали с улицы, где уже наступила ночь. Монтроуз выглянул в окно. Перед домом стояли три автомобиля, и фары освещали с десяток человек. Толпа простолюдинов, зато вооруженных.
– Нэрроу! – снова крикнул главарь. – Бери своих двух ниггеров и выходи!
Через дорогу собирались зеваки, в том числе женщины и дети.
Один из мужчин щелкал зажигалкой. Затем подпалил тряпку, заткнутую в горлышко бутылки из-под «колы». Монтроуз бессильно наблюдал, как бутылка летит к окну, и вдруг оцепенение спало. Он успел увернуться от брызнувшего стекла. Коктейль Молотова влетел на середину гостиной, и ковер перед камином занялся.
Генри Уинтроп остался в кресле, лишь вертел головой, пытаясь встретиться взглядом с Монтроузом. На лице его застыла печаль и обида.
– Я не знал, – говорил он. – Клянусь, я не знал.
Раздался очередной выстрел, голова Уинтропа дернулась, и он безжизненно обмяк. Монтроуз оттолкнул кресло, вскочил и прижался спиной к стене рядом с окном.
Пожар быстро разгорался, отрезая путь к отступлению; дым клубами уходил под потолок. Монтроуз прикрыл лицо платком. Он уже собирался прыгать через огонь, как вдруг увидел перед камином женщину с мальчиком. Они стояли, как мертвецы: глаза закрыты, руки сложены на груди.
Снаружи продолжали стрелять. Монтроуз инстинктивно пригнулся. Когда он снова поднял голову, женщины и мальчика уже не было. Вместо них, прямо посреди пожара высился огромный чернокожий мужчина. Глаза его были открыты и наполнены горьким гневом, таким родным и знакомым.
– Папа? Это ты?! – спросил Монтроуз, отнимая от лица платок.
Улисс Тернер что-то горячо внушал сыну, однако слова тонули в пламени. Монтроуз наклонился ближе, чтобы расслышать, но жар был нестерпимым. Простолюдины продолжали стрелять, гостиная наполнялась дымом, а он так и стоял, беспомощный и не понимающий.
* * *– Пап?
Следы в снегу привели Аттикуса к заднему крыльцу дома Нэрроу. Он поднялся по ступенькам, осторожно перешагнул через провал. Дверной проем был заколочен двумя досками крест-накрест, но саму дверь высадили, поэтому можно проползти внутрь.
– Пап, ты где? – снова позвал Аттикус, стоя посреди разоренной кухни.
– Тут я.
Пол перед камином провалился, как и кусок потолка. Сквозь щели в забитых окнах пробивался свет, и Аттикус увидел, что отец сидит в углу гостиной на стуле без одной ножки. Он склонился вперед и в вытянутых руках сжимал какой-то сверток.
– Как ты туда попал?
Молчание. Аттикус вернулся на кухню, прошел в коридор и зашел в гостиную с другой стороны. Стало ясно, что в руках у Монтроуза аккуратная стопка дневников, перетянутая шпагатом. Книги были слегка обуглены по краям, но шпагат выглядел как новенький.
– Что это у тебя? – спросил Аттикус. – Это…
Монтроуз встал, и стул свалился на спинку.
– Ничего, – сказал он и жестко посмотрел в глаза сыну. – Ничего тут не было. Нэрроу мертвы, их дом сгорел, и мы ничего не нашли. Так и скажем Брейтуайту. И он должен нам поверить – даже если залезет в голову, он ничего не должен там увидеть. Тебе ясно? Ясно, я спрашиваю?
– Да, пап. Ясно.
– Смотри у меня. – Монтроуз тяжело вздохнул. – Все, пошли. Здесь живут мертвые, нам сюда еще рано. – Он прижал дневники к груди. – Еще рано.
Хорас и дьявольская кукла
Экземпляр, лежавший на операционном столе, обладал превосходной нервной системой, Уэст хорошо это знал и ждал многого.
Г. Ф. Лавкрафт. «Герберт Уэст – реаниматор»[45]– Она была как будто одержимая, – рассказывал Невилл. – Помните, в том выпуске «Загадочного странника»[46], когда демон вселился в подругу археолога? У нее еще голос изменился?.. Вот тут то же самое, только она использовала слова, которые нельзя говорить по радио.
Его дедушка Нельсон жил в Билокси, и ему исполнилось пятьдесят пять. Родители собирались позвонить, поздравить с днем рождения – вечером, когда тарифы снижены. Но за ужином Октавия, сестра Невилла, разбила стакан и порезала ногу. Родители повезли девочку в травмпункт, а Невилла оставили присматривать за маленькой сестрой. Тогда Невилл решил во что бы то ни стало позвонить дедушке сам, показать, что про него не забыли. Глупая затея. Отец здорово разозлился бы, узнав, что придется оплачивать два разговора, хоть и по сниженному тарифу. Невилл прежде не звонил по междугороднему, но, раз ему уже исполнилось тринадцать, считал себя взрослым и, значит, должен был поступать по-взрослому.
Он снял трубку и набрал номер оператора в Билокси.
– Это Невилл Портер, личный звонок мистеру Портеру.
Оператор, белая женщина, судя по голосу, пожилая и слегка глуховатая, спросила:
– С кем вы желаете говорить?
– С мистером Портером.
– Назовите имя.
– Это частный
