– Так вот как ты думал обо мне все эти годы? Как о мамином запасном ребенке?
– Нет, как о страховке. А теперь ее больше нет.
Я вынуждена признать его правоту. Мы нужны маме. Мы оба. И совершенно неправильно, если Сэмми придется прождать хоть один лишний день, прежде чем он сможет нормально дышать, чтобы надеяться на будущее, в котором нет места болезни.
Он выворачивается из моих объятий и скрывается у себя. Я брожу по своей комнате, пиная кровать и стены. Я не хочу быть виноватой в том, что разрушила жизнь моего брата или чью бы то ни было еще. Сэмми и мама должны понять, что генная терапия по-прежнему имеет многообещающие перспективы. Мир должен услышать эти слова, произнесенные громко и четко. Что я могу сделать? Что я могу сделать?
У меня возникает идея.
Одевшись и причесавшись, я готовлюсь предстать перед публикой. Спустившись вниз по лестнице, я выхожу на улицу. Типичное утро в Такоме – пасмурно, но тепло. Журналистка с коротко подстриженными черными волосами и в дорогом костюме подбегает на высоких каблуках к главному выходу, а другие толпой следуют за ней. Я топчусь на крыльце, а они собираются вокруг, но никто не подходит ближе, чем на полтора метра. В конце концов, в том, чтобы быть заразным, есть свои преимущества.
Дрожа, я говорю:
– Когда вы будете готовы, я сделаю заявление.
Оглянувшись, я вижу, как Сэмми настороженно выглядывает из дверей.
Как только камеры расставлены по местам, я прочищаю горло:
– Я абсолютно уверена, что доктор Стернфилд действовала в одиночку. Одна. Я уверена, что другие исследователи из «Nova Genetics» обладают достаточной квалификацией, чтобы найти противоядие против того, что она сделала.
Я делаю паузу, чтобы вдохнуть.
– Но они – не единственные, кто на это способен. Я надеюсь, что многие генетики сейчас бьются над решением этой проблемы, и они смогут спасти множество жизней. Поэтому я разрешаю любой исследовательской организации, которую мои лечащие врачи в больнице «Флоренс Бишоп» сочтут достаточно квалифицированной, получить полную информацию о моем геноме.
Репортеры, даже самые бывалые, вскрикивают от удивления. Но самая важная часть моего заявления еще впереди.
Я киваю в сторону Сэмми и продолжаю.
– У моего брата муковисцидоз, и однажды его, быть может, удастся вылечить с помощью генной терапии. Я в восторге от того, что клинические испытания продолжают развиваются, и я убеждена, что они проводятся ответственно и безопасно. Было бы трагично лишать детей перспективных лекарств из-за дурного поступка одного исследователя.
Вот так. Возможно, это подействует на маму, и она примет правильное решение насчет AV719, и может, исследователи разрешат ему присоединиться к программе с опозданием. Я поднимаю руки с открытыми ладонями.
– Если у вас есть вопросы, я попробую ответить на них. Просто имейте в виду, что я старшеклассница, а не ученый.
Они деланно смеются этим словам, а потом обрушивают на меня свои вопросы.
Дама с короткой стрижкой тычет микрофоном в мою сторону.
– Вы осознаете, что, публикуя данные о своем геноме, вы нанесете заметный ущерб своей приватности? Исследователи не только смогут искать, какие гены подверглись воздействию «харизмы», но и увидят, к каким еще состояниям вы предрасположены.
– Именно поэтому больница поможет решить, какие организации достойны доверия. А что касается других заболеваний, если никто не догадается, как прекратить действие «харизмы», вполне вероятно, я не протяну достаточно долго, чтобы это стало проблемой.
Рыжий мужчина, закрыв рот носовым платком, выкрикивает:
– Вы уверены, что не заразны? Сообщают о случаях заболевания в тысячах километров отсюда.
Я поднимаю брови.
– И что, хоть раз болезнь передавалась при обычном общении?
Сэмми делает шаг вперед и берет меня за руку.
– Врачи проверяли маму и меня много раз. Ничего.
Тот репортер прищуривается.
– А что насчет свиданий, Эйслин? Мы видели, как ты тут ходишь туда-сюда со своим парнем.
Я говорю:
– Пока что никаких серьезных отношений.
Дама с короткой стрижкой поджимает губы:
– Серьезных – это каких?
Я пристально смотрю на нее.
– Думаю, вы сами догадаетесь.
Она быстро моргает.
– Должно быть, это сокрушительно для девочки-подростка. А что об этом думает вторая жертва, Шейн?
Я подавляю вопль недовольства.
– Спросите его. А что касается «сокрушительного», я бы приберегла это слово для тех, кто в коме или умер.
– К настоящему моменту, – бормочет самый заросший репортер из этой толпы.
Я глотаю слюну.
Я отбиваю один вопрос за другим, пока обросший щетиной журналист не спрашивает Сэмми о его собственных перспективах. Сэмми тяжело дышит. Пора все это прекратить.
Я подталкиваю Сэмми к двери.
– Простите, ему всего одиннадцать.
Когда мы возвращаемся в дом, я, не теряя времени даром, поднимаюсь в свою комнату и звоню доктору Гордону. Если Шейн прав, то, что я только что сделала, заставит «Nova Genetics» потрудиться усерднее. После того, как я рассказываю доктору Гордону, что учинила, он говорит: «Думаю, я не могу тебя за это винить».
– Кроме того, мне нужно кое-что узнать о вашей бывшей жене.
– О Шейле? Ради бога, что ты о ней хочешь узнать?
– Слушайте, я знаю, что это прозвучит безумно, но с тех пор как я получила CZ88, я стала намного лучше понимать выражения лиц и социальные сигналы.
– Это выглядит логично.
Так значит, я не обманываю себя.
– И мне очевидно, что ваша бывшая врет о чем-то, связанном с вашей дочерью. Мне очень жаль, если это болезненная для вас тема, но я думаю, может, доктор Стернфилд рассказала матери о том, что сделала или почему она, кхм, сделала то, что сделала на мосту.
На несколько долгих секунд повисает тишина, но наконец я слышу, как он прочищает горло.
– Ах, Эйслин, я понимаю, как отчаянно ты пытаешься найти ответы, но никакой полезной информации Шейла не может сообщить. Они с Лоттой были близки, но я очень сомневаюсь, что они обсуждали технические вопросы.
– Вы уверены?
Голос доктора Гордона звучит по-стариковски, когда он произносит:
– Иногда невозможно найти точный ответ, почему человек решил сделать то, что сделал. Я принимаю на себя часть вины за то, что всегда подталкивал Лотту расширять границы знания.
Он издает глубокий вздох, кажется, смешанный со всхлипом.
– Я уверена, мы что-то упускаем, есть что-то еще, что я могу сделать.
Он говорит:
– Конечно, ты расстроена. И я тоже. Но думаю, ты действительно можешь помочь. Сегодня вечером мы проводим встречу с потенциальными инвесторами, которые могут выделить средства на поиск противоядия для CZ88. Может, ты сможешь прийти и вдохновить их поддержать нас в этой борьбе?
– Так что, вас не закрывают?
– Только потому, что мы можем предоставить тебе и остальным наилучшее лечение. Но правительство держит нас на коротком поводке.
Значит, доктор Далсет сказал мне правду. Я сжимаю телефон так, что у меня белеют пальцы.
– Хорошо, я попытаюсь «вдохновить» ваших инвесторов, а вы поговорите с доктором Далсетом из «VidaLexor» насчет совместной работы.
– Сотрудничество такого рода часто приводит к промедлениям, а не к эффективности.
– Сотрудничество такого
