Не сразу заговорил в ответ Творила и начал издалека:
– Я вот думаю сейчас, кому передавать волшбу свою – Говоруну или, быть может, тебе? Или найти какого-нибудь толкового, в язычестве твердого скомороха – лучше молодого, чтобы в прыжках через голову еще совесть свою не успел выронить? И как бы ни повернулось у нас с тобою к концу моей земной жизни, кое-какие тайности волшебства я тебе открою, ты уже достоин.
У молодца челюсть отвисла, только и смог он, что руками развести…
– О Велес! – изумился тем временем волхв и вдруг завопил: – Говорун! Говорун! Вынеси жаровню куда подалее, хотя и в сени! И окно открой, чтобы дым вытянуло!
Когда Говорун с ворчанием убрался, Творила невозмутимо продолжил:
– Моя чудесная чаша может показать только то, что находится на поверхности земли, под землю или под воду она не прозирает.
Вскочил молодец на прямые ноги, ударил шапкой о земляной, пахучей хвоей застеленный пол.
– Эх, незадача какая! Почему ж так – если она волшебная?
– Ответ мой весьма прост, проще, ты уж прости меня, пареной репы, – и тут же старец согнал ухмылку с лица. – Одначе ты его выслушай со всем своим вниманием! Ибо в ответе моем неведомая тебе мудрость. Итак, чара моя не может найти ничего под землею или под водою, потому что ты, умник, сам под землей или водой ничего не видишь.
– Я не вижу? Поясни, заради бога…
– Надеждою себя льщу, Хотенушко, что имеешь ты в виду бога предков наших Велеса или другого какого отеческого бога, а не вашего распятого иудея… Ладно уж, поясню. Вспомни, как ты увидел в чаре того белого арабского коня, коего искал в прошлый раз? Ведь такая же жаровня стояла здесь, и те же запахи били тебе в ноздри перед тем, как заглянул ты в волшебную мою чашу. Тогда ты нанюхался хорошо высушенных цветущих верхушек конопли – главного моего, чтоб ты знал, волшебного зелья. Понюхал бы еще несколько времени и увидел бы вовсе нелепые видения или заснул бы. А совсем немного надышавшись, да еще в смеси с дымом от еще одной травки, тайну которой я покамест тебе не открою, ты смог увидеть в обычной чаше с самой обычной водой то, о чем сам уже начинал догадываться, однако до конца еще не уразумел. Ты уже сам прикинул, где может быть спрятан фарь – и чара показала тебе твою догадку. И ты помнишь ли, что половец, твой спутник, смотрел в чашу вместе с тобою, а увидел нечто совсем иное?
– Я понял, старец, я понял! Выходит, волшебство действовало внутри меня, внутри моего собственного разума… Значит, чудеса невозможны?
– Кто тебе сказал, что чудеса невозможны? – прикрикнул на него волхв. – Сядь и заставь поработать свою умную голову. Если человек только кажется мертвым, его иногда можно воскресить. Есть болезни, особенно у баб, от коих может избавить один взгляд с молитвой на моего дубового Велеса – вон он, чтобы не пугал тебя, отсиживается под тряпкой. Допускаю, что и жрецы Иисуса Христа могут лечить такие мнимые болезни своей настоянной на серебре водичкой. Однако сие есть бессовестное вранье, когда нам рассказывают о воскрешении мужа, уже начавшего разлагаться – он что же, такой гнилой потом и ходил, с сопрелым сердцем и протухшими глазами? Или что один из предков иудеев, ставший неведомо отчего святым праотцем русских христиан, смог остановить движение солнца на небе. Врите, врите – да не завирайтесь!
– И свечи не могут сами загореться?
– Разве что к ним подвести по трубочке горючий воздух (знаешь, летом над болотами он иногда загорается) и устроить кресало на пружине, соединенной с часами, хотя бы и песочными. У нас тут сие некому было устроить, а в Иерусалиме нашелся, говорят, такой хитрец.
Хотен понял, что сразу ему откровения мудрого старца не переварить, может быть, удастся обдумать на досуге… Заставил себя сосредоточиться и с еще большим почтением обратился к Твориле:
– Честно сказать, Творила, насчет поглядеть в чашу сие я придумал, а великий князь тебя о другом спрашивал…
– Умница он, твой князь!
– Хотел он узнать, как обойти заклятье, наложенное на клад, когда его закапывали.
– Клад – дело не простое… Первое, о чем спрошу тебя: сколько лет, как клад закопан?
Хотен прикинул – и вышло у него, что не больше полувека, не меньше тридцати лет.
Волхв покачал головой:
– Худо дело, Хотенушко. Все, что лежит в ней более двенадцати лет, наша Мать сыра земля считает уже своим.
– Поясни, премудрый отче, у меня уже голова кругом идет!
– Из того, что ты мне поведал, понял я, что клад заложил великий князь киевский (как смекаю я, Владимир Мономах) для своего внука или другого потомка. Ты же для этого потомка клад и должен будешь открыть, правильно? Посему все заклятия, защищавшие клад, когда его зарывали, тебе повредить не могут – они против чужих копателей направлены. Понятно тебе?
– Более или менее… А как же Мать сыра земля?
– К тому и веду. Если бы пролежал клад меньше двенадцати лет, он спокойно дал бы себя откопать, и даже мертвецы-сторожа, столь вас с князем напугавшие, тебя бы и пальцем не тронули. А вот теперь… Если на половецкой земле лежит клад, худо вам придется: Мать сыра земля к тем благоволит, кто на ней живет. Поэтому вас она будет отгонять от золота, клад от вас прятать, а если станете уже раскапывать, может натравить на вас мертвых сторожей.
– Послушай, но ты же говорил, что мертвые не воскресают?
– Конечно же, не воскресают, но существуют мнимые подобия людей: призраки, привидения… Твой князь убил пленных, а затем лишил их обычного для их племени погребения. Он их за людей не считал, только потому, что язычники. Весьма тяжки сии преступления! О, весьма тяжкие! А к тому же неотомщенные (правда ведь?), вот потому десятилетиями вокруг них накапливалось зло, а пострадать от него могут и невинные. Хотя разве ты, к примеру, невинен, если клад, уже принадлежащий нашей Матери сырой земле, желаешь у нее отнять? Я слыхал, что когда раскопали один такой древний клад, вышел из могилы муж, сел на камень и спрашивает: «А принесли ли вы семь голов?» То есть там было семь мертвых сторожей, и они согласны были отдать клад, если получат головы семи вновь убитых.
– Как же быть в таком случае? – Хотен выговорил, как только сумел двинуть одеревеневшим от страха языком.
– Скажи сначала, сколько мертвецов оставил сторожить твой князь?
– Четверых – по одному на каждую сторону света.
– Думаю, что на всякой случай не худо бы прихватить с собою
