– И не понимай, – шепнула Нааме. – И не надо. Просто будь рядом, прошу, умоляю, никогда, никогда не оставляй меня…
* * *Звезды все так же неспешно двигались по небосклону, но каждый миллиметр пройденного ими пути означал для «Левиафана» тысячи километров.
Я укрыл Нааме нашими комбинезонами, и она совсем затерялась под ворохом одежды, а сам я лежал обнаженным на влажной не то от росы, не то от пролитого пива траве и смотрел на движение звезд над моей головой.
В нашей с Нааме любви всегда присутствовал оттенок страха и напряженного ожидания. Мы словно ждали, что с нами произойдет что-то плохое, мы словно не верили, что у нас все будет хорошо. И у нас не находилось слов, чтобы поддержать друг друга.
Но любовь от этого не становилась слабее.
Засыпая, я понял, что так и не рассказал ей о том, что видела в памяти твари Тень. А это было важно. Нааме говорила, что им удалось поймать Левиафана и посадить его на цепь. Но кто кого поймал? Возможно, таинственная «она» просто позволила увести одного из подопечных, чтобы заманить участников Проекта в ловушку.
Но кто она? И что ей нужно?
Размышляя над этим, я заснул, а когда проснулся, то на мне был мой комбинезон, а Нааме рядом не оказалось. Если бы не плавающая в пруду банка из-под пива, я бы подумал, что все происходившее мне приснилось.
Я встал на ноги, подошел к пруду и выловил оттуда банку. Уходя из нашего парка, я выбросил ее в корзину утилизатора. Надо найти ребят и узнать, до чего они все-таки договорились…
Очная ставка
ТеньЯ не видела их, но знала, что они рядом – Молчаливый гигант, Купер, Цезарь, Ириму, Арвен и даже маленький Талисман, а чуть поодаль держалась странная парочка – темные версии Бракиэля и Нелли, сливавшиеся в единое пятно. Они готовы были поддержать меня. Мы всегда держались вместе, всегда все делали сообща. Но сегодня был мой бенефис, бенефис Эсмеральды.
Место, куда я спускалась, наполнял красноватый туман, и от него веяло страхом, но когда страх становится частью окружающего мира, он теряет силу. Эскимосы не чувствуют холода там, где мерзнет европеец, жара, доводящая жителя Европы до потери сознания, бедуином воспринимается как привычная. Страх не пугает, когда им наполнено все вокруг.
Он ждал меня в этом тумане и знал, что я иду к нему. Это был его мир, мы встречались на его территории. Отчасти для того, чтобы ему казалось комфортным общаться с нами, отчасти – чтобы показать, что мы не боимся его даже в его собственном мире.
Вскоре я увидела его – пятно черноты среди клубов красноватого тумана, поднимающийся вверх султан первозданной тьмы, настолько черный, что его чернота выделялась на черном фоне. Я подумала, что фичи Бракиэля и Нелли похожи по цвету на него. Это было странно.
Я подошла ближе и встала – я двигалась, как балерина в танце, с одним отличием – я не чувствовала при этом ни малейшего напряжения. Мы молчали, и первым безмолвие нарушил он:
– Кто вы? – спросил голос, лишенный интонаций, казавшийся более механическим, чем самый старый механический голос на Земле. – Вы похожи на ессеадов, но несете в себе частицу ее света. Кто вы?
– Люди, – ответила я. – Участники Проекта. А кто ты?
– Хильгала, – сказал он. – Тот, кто ожидает рождения.
– Это твое имя? – спросила я. – Меня зовут Эсмеральда, а мою хозяйку – Тень. А как зовут тебя?
– У меня нет имени. Когда-то было, но у хильгала нет имен. Я надеялся получить его здесь, но надежда тает с каждым днем. Может, я нетерпелив, но всякий был бы нетерпелив, увидев ее свет. Я чувствую, что она где-то рядом, но не вижу ее. Часы кажутся днями, дни – годами…
– Кто она? Я могу помочь тебе найти ее?
– Скажи мне, откуда в тебе ее свет? – ответил он. – Я вижу его, именно потому я остановился и не закончил с твоими друзьями, когда они пришли в мою клетку. Пагрэ очень трудно остановиться, когда он начал инлиль. У меня до сих пор болит внутри от того, что я оставил свою жертву, но я не могу брать сеад у тех, на ком ее свет.
Все это мне было непонятно. Свет? Какой свет? Я лишь немного понимала, что он говорил об инциденте с Джинном и Призраком. Получается, он сам остановил… инлиль, кажется, так он называет процесс поглощения души жертвы. Остановил потому, что в нас есть ее свет? Какой свет?
– Откуда ты? – задала я новый вопрос.
– Я из другого места, – сказал он. – Мой мир холоден и нестерпимо горяч, он пустынен, лишен надежды, но это не Темный мир. Он заселен хильгала, такими же, как я, и уже много лет мы живем, чувствуя голод и не имея надежды когда-нибудь насытиться. Твои друзья не должны сердиться на меня за то, что я сделал. Я лишь хотел добыть немного сеада.
– Зачем?
– Чтобы отдать его ей, – ответил он. – Или тому, кто будет с ней. Это смысл жизни всех инсеадов – если она примет мой дар, я могу даже стать ее Белом, и уж во всяком случае, не буду больше хильгала. У меня вновь появится имя и то, ради чего живешь. Знаешь, как это – жить без смысла, без имени, без того, чтобы собирать и отдавать сеад?
– Нет, не знаю, – честно призналась я. – Я не понимаю, у тебя нет имени, но если ты соберешь для «нее» этот «сеад», оно у тебя опять появится? Значит, когда-то у тебя было имя?
– Может быть, – ответил хильгала. – Я не знаю. Если нет имени, то нет памяти, нет личности. У меня бывают обрывки каких-то воспоминаний – они давно не приходили, но недавно я вспомнил место, где был когда-то, место, заселенное ессеадами, похожими на тебя и других, но лишенными еесвета, – их сеад являлся нашей добычей. Но уже сейчас все это едва ощутимо, я вижу словно в тумане или темноте вершины гор и воду, разлитую на огромном пространстве, и живых существ, вцепившихся в почву и высасывающих из нее воду, как мы высасываем сеад. Через несколько часов я не буду это помнить, потому, что я – хильгала, ждущий рождения, ничей.
– Мне тебя жаль, – сказала я.
– Что есть жалость? – спросил он. – Я воспринимаю твои мысли, но не всегда их понимаю. Что это – жалость?
Я не знала, как ответить:
– Сострадание… мне плохо, потому, что тебе плохо.
– Так не может быть, – возразил он. – Никому не может быть плохо оттого, что плохо мне. Я всего лишь хильгала,
