— Бал? Приедут губернаторы? Вы уверены? Мне никто не сказал.
— Император рассказывает вам обо всем.
— Но не об этом. Клянусь вам, я ничего не знала.
— Значит, он и с вами играет. Мой отец — двуличный человек, Кестрель. Если полагаете, что он обожает вас, советую как следует подумать.
Кестрель взмахнула руками:
— Теперь я совсем ничего не понимаю. Сначала вы злитесь на меня за то, что ваш отец мне благоволит, потом утверждаете, что он просто играет со мной.
Она встала и пошла к выходу. Краткое перемирие закончилось, да и новости выбили Кестрель из колеи. Бал в честь помолвки. Губернаторы. Приедет Арин. Она увидит Арина.
— Даже интересно, почему отец вам не рассказал, — бросил Верекс ей вслед. — Может, хотел застать врасплох, чтобы выяснить, какие отношения связывают вас с губернатором Гэррана?
Кестрель остановилась и обернулась:
— Никакие.
— Я видел новую монету. И сплетни тоже слышал. До восстания он был вашим любимым рабом. Вы даже сражались за него на дуэли.
У Кестрель закружилась голова, она пошатнулась и едва успела схватиться за полку.
— Я знаю, зачем вам так нужно выйти за меня, Кестрель. Хотите, чтобы все забыли о том, как после восстания вы не оказались в тюрьме, в отличие от всех остальных валорианцев в городе? Но вы-то были особенной, не так ли? Вы принадлежали ему. Это всем известно.
Головокружение прошло. Кестрель схватила с полки глиняного солдатика. По глазам Верекса она поняла, что держит в руках вещь, которая ему очень дорога. Нужно разбить игрушку, бросить с размаху на пол. Кестрель должна поступить с Верексом так же, как его отец. В конце концов, свое сердце Кестрель не пожалела. Внезапно она почувствовала, как душу царапают осколки, будто любовь была растоптанной скорлупой. Сердце екнуло, горло сжал спазм.
Кестрель вернула солдатика на полку.
— Отказываясь стать моим другом, рискуешь нажить себе врага, — твердо произнесла она и вышла из комнаты.
Кестрель вернулась к себе и отослала всех служанок. Теперь никому нельзя доверять. Она села у крохотного окошка, через которое пробивался слабый луч света. Монета с символом Джадис тускло блеснула на ладони.
«Год денег», — вспомнила Кестрель. Утром она действительно собиралась сходить в библиотеку, как сообщила Верексу подкупленная горничная. Кестрель хотела почитать о гэрранских богах, но потом передумала. Дворцовая библиотека не могла похвастаться большим выбором книг. Придворные приходили туда выпить чая с друзьями, а военные — сверить карты. Ни то ни другое Кестрель не интересовало, и уж точно она не хотела, чтобы весь двор увидел, как невеста принца копается в гэрранских книгах. Поэтому у дверей библиотеки она свернула в сторону музыкальной комнаты.
Кестрель забралась с ногами в кресло и попыталась обдумать разговор с Верексом, отбросив эмоции. В руках она вертела монету. Император. Джадис. Император. Джадис. «Мой отец — двуличный человек», — сказал Верекс. Рассматривая монету, Кестрель вдумалась в эти слова. Две стороны монеты, два лица. Мысль словно упала в темный колодец ее памяти и зацепилась за что-то.
Каждый гэрранский бог повелевал не одним, а множеством явлений, так или иначе связанных. Например, богу звезд подвластны звезды, а заодно и несчастные случаи, беды и красота. Бог душ… Вдруг у Кестрель перехватило дыхание: она вспомнила, как Арин упомянул бога душ, который в то же время был богом любви. «Моя душа принадлежит тебе, — сказал он. — Ты это знаешь». Каким открытым, честным было его лицо. Он как будто испугался собственных слов. И Кестрель тоже стало страшно — оттого, как точно эти слова описывали ее собственные чувства. Ей и сейчас было не по себе.
Монета. Сейчас нужно подумать об этом.
Бог денег не считался честным. Теперь она это вспомнила. У него, как у монеты, имелось две стороны: он мог быть то мужчиной, то женщиной. «Это бог купли и продажи, — говорила Энай, — а следовательно, он покровительствует переговорам и секретам. Ведь нельзя одновременно увидеть две стороны одной монеты, верно, дитя мое? Этот бог хранит тайны».
Бог денег был также богом шпионов.
5
Арин помнил все. Помнил, как легко было поначалу шпионить по приказу Плута.
— Я доверяю тебе, как никому, — шепнул ему на ухо предводитель повстанцев после того, как Арина продали дочери генерала. — Ты — моя правая рука. Вместе мы сумеем сломить валорианцев.
В это мгновение все встало на место, как шестеренки хорошо смазанного механизма. Вот только… Все оказалось не так просто.
Дочь генерала проявила к рабу интерес. Казалось, это прекрасная возможность, но даже тогда, в самом начале, Арина мучило дурное предчувствие — смутное, тяжелое, беспокойное. Отчего-то он был убежден, что вся эта история не доведет его до добра. К тому же Арин никогда не умел вовремя остановиться.
Рядом с Кестрель он становился крайне неосторожен. Говорил то, что не следовало. Нарушал правила, а она спокойно наблюдала, не пытаясь ему помешать. Он решил, что ей просто все равно.
Потом появилось новое чувство, которое Арин непременно распознал бы, если бы сумел признаться себе, что ощущает на самом деле. Ему все время казалось, что генеральская дочка спит с открытыми глазами, и бороться с желанием как следует встряхнуть ее становилось все сложнее. Госпоже нет дела до раба? Что ж, он заставит ее поменять мнение.
Арин помнил.
Помнил, как не мог уснуть в бараке, потому что в темноте ему не давали покоя звуки музыки, доносившиеся с виллы. Девчонка все играла, играла, не беспокоясь о том, что он устал. Она не то что не знала об этом, но вообще не думала о своем рабе.
Управляющий-валорианец высек его кнутом за какой-то мелкий проступок. На следующий день девчонка поехала к кому-то в гости на чай и велела сопровождать ее. Из гордости Арин не подал виду, насколько ему больно. Следы от кнута на спине кровоточили и горели огнем. Но она
