И сейчас взволнованный выкрик человека в странной одежде был лишь немым движением губ. Но он был настолько выразительным и сопровождался такими естественными движениями лица и всего тела, что прозвучал в наших головах реальными звуками. Я взглянул в центральный зал и вздрогнул: пол под ногами у толпы людей испускал едва заметное тусклое сияние. Оно походило на те вспышки, которые я видел в прошлом видении, но отличалось от него цветом и тем, что тогда вспыхивали небольшие участки, а сейчас оно разлилось, казалось, на ползала. Когда же я опять повернулся в проход, я вновь был несказанно удивлен: на головах у обоих служителей подземелья неизвестно откуда появились странные и чем-то даже смешные шлемы, похожие на мешки. Они полностью скрывали голову, спадая на плечи, и имели лишь узкие прорези для глаз. Стоявший у стены глубоко вдохнул и, широко размахнувшись, ударил молотом в самый центр овальной плиты. То, что произошло вслед за этим ударом, глубоко поразило и потрясло меня. Молот отскочил далеко назад, а на поверхности плиты вдруг образовалась, или мне это только показалось, круговая волна, как от удара о воду. Но она не выплеснулась наружу и не стала разбегаться в стороны. Она, наоборот, сбежалась к центру и – я отчетливо увидел это – ушла в глубь камня и побежала внутри него, содрогая стены, пол и, казалось, всю толщу этого немыслимого сооружения, распространяясь в сторону центрального зала. При этом она ширилась, охватывая все большее пространство, но не затухала, а, наоборот, набирала мощь, грозя сокрушить в прах все попавшееся на пути. Я поспешно повернулся к выходу в центральный зал и увидел, как она сорвалась со стены и обрушилась на стоящих в нем людей. Я видел, как она прошла сквозь них, как она проходила сквозь каждого из них. Я видел, как огромная толпа содрогнулась при этом, будто она была одним целым. Я видел, как содрогался каждый из них, когда волна проходила сквозь него: казалось, что содрогается по отдельности каждая его частица. Лица их при этом жутко искажались невыносимыми страданиями, словно по ним пришелся удар молота, гораздо большего, чем тот, что держал в руках их палач. Какое-то время они пытались устоять на ногах, но очень скоро падали, словно ноги уже не в силах были держать их. При этом открытые участки их тел быстро чернели и вздувались, словно их поджаривали на огне. Упав, они еще пытались ползти и протягивали руки, моля о помощи, но спустя несколько мгновений бессильно распластывались по полу, корчась в предсмертных биениях.
Однако не все обреченные были повержены сразу. Многие избежали первого удара неведомой силы. На мгновение остолбенев от увиденного, они бросились врассыпную, стремясь укрыться в коридорах, по которым пришли. При этом они образовали невероятное столпотворение, беспощадно топча и давя оступившихся. И тут стали происходить удивительные вещи. Человек с молотом стал невероятно быстро перебегать от одной круглой плиты к другой. И когда он останавливался перед очередной, участок пола в центральном зале вспыхивал синеватым сиянием. Служитель подземелья размахивался и ударял молотом по плите. И все повторялось в точности, как после первого удара: отчетливо видимая упругая волна срывалась со стены и обрушивалась на светящийся участок зала, превращая тела несчастных в кожаные мешки, наполненные кровавым месивом, которые, корчась, еще кое-как пытались бороться за покидающую их жизнь. Оставшиеся все еще пытались спастись бегством, но палач очень ловко преграждал им путь своими страшными ударами, которые непостижимым образом усиливались этой немыслимой по своей жестокости машиной смерти. Каждый из этих ударов гулко отдавался в моей голове беззвучным громовым раскатом. Вспышки сияния, казалось, неотступно преследовали обреченные жертвы, отрезая им пути к спасению. И вскоре все они были повержены ужасной непостижимой силой, превратившись в сплошную распластавшуюся по полу колышущуюся массу.
Потрясенный, я протянул было руку, чтобы прервать этот кошмар, но вдруг увидел, как от лежащих на полу, еще шевелящихся обезображенных останков кверху стало подниматься нечто, не поддающееся никакому описанию. Его нельзя было назвать ни светом, ни дымом, ни испарениями, ни какими-либо другими восходящими флюидами. Это было отчетливо видимое Ничто, которое лучилось, клубилось и колыхалось, не имея ни формы, ни цвета, ни какого-либо другого проявления. Было совершенно непонятно, почему его вообще видно, – ведь в нем не было ничего, что способен уловить глаз. Его нельзя было назвать даже прозрачным, оно было просто никаким. И от всех этих странностей в него совершенно не хотелось верить, естество изо всех сил противилось вере в него. Но не поверить в него было невозможно, ибо оно своим немыслимым видом, своим ни с чем не сравнимым движением, словно проникая в глубины сознания, заставляло поверить в себя. Оно было призрачным, но вызывало ощущение поразительной реальности. И вдруг меня осенила догадка: незримый свет! Ведь как же еще он может выглядеть, если не именно так? И, едва я об этом подумал, все встало на свои места. Я вспомнил вавилонские письмена: он невидим для глаза, но может быть познан другими чувствами, об обладании которыми мы можем и не догадываться. В какой-то момент я с ужасом почувствовал, что оно притягивает, манит к себе, призывая броситься
