Эта мысль вдруг навела меня на другую: а не может ли металл, из которого сделан панцирь, быть результатом таких изменений?! Едва я об этом подумал, машинально ощупав одну из пластин, как в моей голове, словно росток из семени, от этого металла вдруг стала расти цепочка из частиц, которые причудливым образом присоединялись, улетали и менялись местами, рождая и разрушая множество уз. При этом все они подчинялись тому удивительному порядку, который руководил построением всех изученных мною материалов. В какой-то момент рост цепочки остановился, и я четко распознал устройство получившегося материала, отметив, что раньше он мне не попадался.
– Я понял, как возник этот металл! – услышал я голос Омара. – И я смогу определить все материалы, составляющие эту цепь, если они мне попадутся.
Я был поражен в очередной раз. Мой разум, проанализировав устройство нескольких различных материалов, получил представление об общем порядке их построения. И, исходя из него и используя ту же самую вездесущую логику, определил возможный путь образования этого металла из некоего первоначального материала через цепочку превращений. Проникнуть же в построение материалов мне, без сомнения, помог Омар. После того как потоки света, несущие наши способности, соединились и перемешались, мы превратились в единый инструмент познания, способный проникать в материал, постигая его построение, и осмысливать постигнутое, определяя общие основы и пути этих построений. И голова шла кругом при мысли о том, какие же способности мы обретем, если ВСЕ возьмемся за руки!
Мы долго и горячо обсуждали увиденное каждым из нас, пытаясь понять, что за чудо попало к нам в руки на этот раз. Получалось, что панцирь, пробуждаемый потоками света, струящимися в наших телах, начинал управлять ими и, возможно, примешивал к ним какие-то свои силы, рождающиеся в неведомом металле и тысячах отверстий, пронизывающих его. А возможно, и связывал их с мудростью миров, струящейся в бесконечности, которая, впитанная Полусферой, растекалась затем по земле. Все это, разумеется, расширяло и усиливало уже открывшиеся в нас способности к познанию сущего и открывало новые, неведомые прежде.
Эти мысли настолько раззадорили и воодушевили нас, помышлявших о длительном отдыхе, что мы уже решили было начать сборы в следующее путешествие, чтобы как можно скорее приобщиться к мудрости подобно древним паломникам. Саид, с некоторых пор способный воспарять высоко над землей и видеть невообразимые дали, заявил, что сможет проложить маршрут к великому городу. Мы были весьма удивлены столь самоуверенным заявлением, однако все последние события и особенно видения вполне позволяли ему поверить. Вновь облачившись в панцирь и зажегши лампу, он, как и в первый раз, впал в блаженство, в котором, однако, пребывал недолго. Вцепившись вдруг пальцами в нагрудник, он устремил вдаль напряженный взор, словно разглядев сквозь пелену времен благословенные стены Ирема. Некоторое время он был совершенно неподвижен, затем слегка перевел дух и отрешенно, словно в полусне, произнес:
– Аллах посылает нам благословение в награду за терпение, которое нам надлежит проявить. Место, о котором здесь сказано, многие столетия то освобождалось самумами от песков, то вновь заносилось ими. Последние несколько лет ветры дули так, что пески значительно отступили, а в нынешний сезон сгонят их настолько, насколько это вообще возможно. Такое явление происходило лишь несколько раз за всю историю Руб аль-Хали, и сейчас Аллах, словно именно для нас, повторяет его. Нам следует подождать восемь месяцев, и последующие пять-шесть лет будут как никогда благоприятны для наших поисков.
– Ты видишь это место? – спросил Ахмед.
– Оно лежит в глубине пустыни, но окружено несколькими оазисами. Я не вижу его, но чувствую дыхание каждого его участка и земель, что его окружают, вплоть до побережий восхода и заката.
– Что же нас там ждет?
– Там – пусто. Великий город давно прекратил свое существование, намного раньше, чем Мемфис. Караванные пути проходят далеко от него. Лишь в оазисах могут обитать люди, да и то временно.
– Ты сможешь определить путь к нему?
Вместо ответа Саид почти на ощупь подошел к столу, на котором стояли блюда с угощениями, и, перевернув два из них, принялся царапать на них острием кинжала какие-то узоры. Мы, алчно столпившись вокруг, изумленно наблюдали, как под его рукой рождаются две карты – обычная и звездная. Искусство и уверенность, с которыми он выводил их, поражало нас. Поразительным было и то, что он рисовал их почти одновременно, изображая маленькие фрагменты на обеих поочередно.
– Откуда ты знаешь, что и где рисовать? – не удержался Ибрагим. – Ведь ты не видишь ни самого места, ни звезд!
– Я чувствую дыхание каждого участка той земли, причем чем дальше, тем более мелкого. И еще чувствую дыхание звезд, падающее на них. Ведь звезды светят и днем, но их затмевает солнце, поэтому мы их не видим. Но они посылают на землю свое дыхание, которое оставляет следы на ее дыхании, и это позволяет мне точно соотносить обе карты между собой.
– А ты уверен, что ты чувствуешь именно эти дыхания, а не что-то другое, и что это чувство – не видение?
– Я чувствую дыхание того, что вижу, чувствую дыхание звезд, которые вижу ночью, и его следы на дыхании земли. Они точь-в-точь похожи на то, что я чувствую сейчас, разумеется, без панциря – не так явственно. И я много раз проверял свои чувства. Например, я сейчас могу точно так же нарисовать такие же карты для подземелья или любого другого места, которое я знаю, и затем проверить себя. Силы, которые я для удобства называю дыханием, везде одни и те же, и
