Не медля ни мгновения, мы послали Ахмеда, как самого молодого, за панцирем, решив не тратить больше времени на праздные прогулки, раз уж лампа так красноречиво направила наши поиски. Вспоминая наши похождения в подземелье, мы нисколько не сомневались в том, что лампа направляет эти поиски по самым важным путям, и безоговорочно решили и на этот раз последовать ее указаниям. Принесенный панцирь единодушно передали мне, и, едва я надел его, он вспыхнул без всякой задержки, словно почувствовав и обрадовавшись, что очутился дома. Я же вдруг почувствовал какие-то тонкие флюиды, исходящие от моих товарищей, и ясно представил себе, как мы должны были соединиться. К моему большому удивлению, все они приблизились ко мне именно так, наши руки и тела в мгновение переплелись точь-в-точь как я себе и представил. Как оказалось, мы все представили себе это одновременно и совершенно одинаково. Мы стояли, обняв друг друга за плечи, талию, шеи и локти, сплетясь руками, лишь у Ахмеда осталась свободной одна рука, в которой он держал лампу. Спустя несколько мгновений мы почувствовали, как в нас сначала едва заметно, затем все сильнее заструились какие-то неописуемые и непостижимые силы, словно перемешавшаяся кровь по объединившимся жилам. Затем нами вдруг овладело удивительно яркое и сладостное чувство, будто над нами распростерлась Полусфера! Ни у кого из нас не было сомнений, что это – именно она, как и в том, что это было именно то чувство, которое испытывали прикасавшиеся к мудрости в черте священного храма во времена, когда Ирем еще был ее обильным источником.
Наконец мы, вспомнив, зачем пришли сюда, обратили взгляды на стену. Несмотря на свет лампы, она была покрыта ужасающим мраком, настолько глубоким, что его нельзя было назвать даже черным, его густоту просто невозможно было выразить словами. Однако вместе с тем, и это уж не поддавалось ни описанию, ни пониманию, было хорошо видно, что он далеко не однороден. Он явно клубился, меняя очертания, подобно Хазаат-Тоту, с той разницей что состоял не из света, а из тьмы. Вернее сказать, их – мраков – было множество, и все они глубоко отличались друг от друга, как отличаются друг от друга вода, воздух, камень, песок, пух, живая плоть и мысль. Казалось, там, в глубине, простирались целые миры, погруженные во мрак и состоящие из многоликого мрака, являющиеся зеркальной противоположностью нашим мирам, озаренным многоликим светом. Что за этой непреодолимой зеркальной поверхностью раскинулась такая же бесконечность, как и по эту сторону, с таким же бесконечным числом построений и явлений, но состоящих из мрака. Что все ее бытие настолько чуждо нашему, что нам и даже тем из нас, кто приходит и уходит, нет и не может быть туда пути, как нет и не может быть пути оттуда к нам. Что никому из обитателей миров по эту сторону зеркала не дано заглянуть за него. Но едва эта мысль пронеслась в моей голове, под сводами зала, а может быть, лишь в наших головах, заставив всех нас вздрогнуть, громовым раскатом прозвучал торжествующий голос:
– Я смог не только заглянуть, но и проникнуть туда! Там простирается то, что для порожденных светом – пустота и ничто, ибо они, в силу своего построения, неспособны воспринять его. Но свет и мрак лишь два из многих проявления одной всезаполняющей и бесконечной сути. Они противоположны, но едины и стоят бок о бок, проникая друг в друга и перемешиваясь, и вопрос лишь в способности перебросить мост из света во мрак и развитии способностей к восприятию мрака. И это вполне возможно, ибо царство Света есть порождение царства Мрака и является его продолжением, и между ними нет непреодолимой грани. Но под силу это лишь идущему путем обогащения сущности, никто же другой за отпущенный ему световой век не успеет овладеть мудростью в должной мере. И не стоит тешить себя бессмертием, ибо оно далеко не вечно.
Услышав эти слова, мы в очередной раз обомлели, догадываясь, кем они были произнесены, но безмолвно решили пока над ними не задумываться, а продолжить чтение этого удивительного повествования. Тем более что в этих словах ясно угадывалась очередная попытка мастера привлечь нас на свою сторону.
И мы вновь обратились к картинам, которые рисовала нам череда темных пятен на стенах лабиринта. Двигаясь все дальше вдоль этого удивительного повествования, мы все отчетливее постигали построения, движения и превращения многоликого мрака, заполняющего зазеркалье, и, к своему изумлению, все отчетливее улавливали в них, в общем, ту же логику, что вершила построения и превращения света в нашем мире. Разница ощущалась лишь в том, что мрак обладал несравнимо бо́льшим многообразием всех своих проявлений, ибо был невообразимо более древним. Царство же света, являясь, как справедливо заметил мастер, его порождением, прошло еще лишь самое начало своего пути в вечности. Мы, насколько позволяло нам повествование, путешествовали по просторам царства мрака, догадываясь, что это лишь преддверие, предыстория того, что нам предстоит увидеть, необходимая логическая основа для постижения бытия нашего.
В какой-то момент, не отмеченный нашей памятью, мы стали ощущать напряжение, словно накопленное многообразие мрака перестало умещаться в отпущенной ему бесконечности и все сильнее распирало ее. Внутри же всем нагромождениям и проявлениям стало настолько тесно, что они грозили вот-вот раздавить и перемолоть друг друга. Это напряжение стремительно нарастало, и становилось ясно, что очень скоро произойдет нечто невиданное и грандиозное: либо все накопленное обратится в прах, либо где-нибудь откроется чудовищная пустота, которая поглотит это напряжение, превратив его во что-то совершенно новое. И вот когда все вокруг уже неистово задрожало и задергалось, словно в судорогах, грозя вот-вот лопнуть от натуги, словно жилы в голове, и разом умертвить это исполинское существо, где-то в его недрах, в точке схождения множества необъятных и бесконечных потоков ужасающе тяжелого и вязкого Ничто вдруг вспыхнул свет! Эта вспышка была столь неожиданной и чудовищно ошеломляющей для всего окружающего, а сам свет столь невиданным, отталкивающе чужим и ужасающим явлением, что стискивающий эту крошечную, но неистовую искру мрак содрогнулся и попятился, отстраняясь от соприкосновения с ней. Она же засияла, ширясь и набирая силу, раздвигая и разгоняя его. Стонущие от запредельного напряжения потоки Ничто вливались и всасывались в нее гигантскими водоворотами, тут же извергаясь навстречу фонтанами света. Свет неудержимо устремился в просторы мрака, омывая его сгустки и заполняя пустоты. Я вспомнил
