– Что это было? – спросил я у Синицына, когда деды скрылись в каптерке.
– Вот завтра встретишься с подполковником Климовым и поймешь, что это было, – злорадно сообщил сержант. – Папа Клим тебя научит Родину любить. Сейчас слушай: завтра на зарядку не идешь, вместе с дежурным по роте двигаешь в столовую, завтракаешь, летишь сюда, переодеваешься – и в парк за машиной. Там тебе скажут, куда и что, все понял?
– А что вы так все дергаетесь, как будто вам самим завтра Климова возить? – спросил я.
Мне что-то стало не по себе, загадочный подполковник начал меня пугать.
Синицын усмехнулся:
– Все боятся папу Клима. Если завтра он найдет, к чему придраться, сразу отправит тебя обратно, позвонит Ахрамееву, и мы ночью отправимся строевым шагом хоронить окурки или побежим три километра в противогазах, а литер Гаврилов будет бежать рядом и проверять, не вытащил ли кто-нибудь клапан из него. Щетку и гуталин не забудь в машину положить. А сейчас двигай, перешивай погоны и петлицы и отпаривай форму.
Утром восемнадцатого мая я подъехал к подъезду № 2 ДОСа, там уже нетерпеливо топтался невысокий, полный подполковник.
Увидев меня, он демонстративно взглянул на часы, лежавшие у него на ладони, после чего закрыл крышку и убрал их в карман.
Я выскочил из машины и хотел было рапортовать, но не успел.
– Смир-рна, – скомандовал толстяк. Я вытянулся, боясь лишний раз вздохнуть.
Климов, нахмурив брови, задумчиво обошел вокруг меня.
Затем, подойдя вплотную, подергал за пряжку поясного ремня. Та, начищенная с утра, сверкала под лучами утреннего солнца, точно так же сверкали яловые сапоги.
– Вольно! – скомандовал офицер. – Умеют ведь, чертяки, когда захотят, – сказал он в никуда.
Я ощутимо расслабился. Но это был еще не конец. Климов подошел к машине. С невозмутимым лицом поглядел на свежевыкрашенные колеса с белыми ободками.
– Открой капот! – приказал он, извлекая из кармана белый платок.
Я быстро выполнил приказ и вновь встал по стойке «вольно».
Подполковник провел платком по головке блока цилиндров. После чего удивленно начал разглядывать оставшуюся белой материю.
Ткнув еще в паре мест, он приказал закрыть капот и опустить задний борт. После того как, с надеждой заглянув туда, не нашел к чему придраться, он скомандовал мне:
– Садись в машину, едем в комендатуру, надеюсь, адрес знаешь?
– Так точно, товарищ подполковник, знаю, – браво доложил я и, усевшись за руль, завел двигатель. В голове царило полное уныние.
«Это что, он так каждый день меня проверять будет? – билась в мозгах единственная мысль. – Я же чокнусь от такого контроля».
Утешало одно: мой предшественник Вася Грищенко ведь как-то дослужил до дембеля.
Я уже хотел нажать на газ, когда Климов сообщил:
– Еще минуту погоди.
Через эту минуту дверь подъезда распахнулась, и оттуда выбежала симпатичная, немного полная девушка. В руках у нее был портфель.
Она открыла заднюю дверь и, усевшись на сиденье, поздоровалась со мной.
В животе ощутимо похолодело. Эту девицу я знал. Последние полгода она частенько заходила в бар в компании подружек и беззастенчиво клеила меня.
Она ничего больше не сказала, но пока мы ехали до университета, куда ее приказал отвезти отец, в зеркале я видел ее довольное лицо.
Пока мы ехали до комендатуры, я успел прийти в себя и размышлял, чем для меня может грозить такое знакомство. И пришел к выводу, что пока особо ничем.
Высокие металлические ворота распахнулись сразу, как только я просигналил.
Стоило подполковнику опустить ногу на землю, как к нам уже бежал старлей с повязкой «дежурный по комендатуре» и орал:
– Смирна!
Пришлось и мне срочно выскакивать и стоя дожидаться окончания доклада.
Закончив доклад, старший лейтенант продолжал глазами есть начальство.
– Вольно, – лениво произнес Климов. – Ну, пойдем, поглядим, какой у нас нынче улов.
Он повернулся ко мне и коротко приказал:
– Следуй за мной.
Мы зашли в одноэтажное кирпичное здание.
В пустом холодном коридоре, выкрашенном в темно-синий цвет, тускло горела одна лампочка. В коридор выходили несколько дверей, на дальней, металлической, крупными буквами было написано «гарнизонная гауптвахта».
Климов повернулся к нам и прошипел:
– Тише, не топайте сапожищами.
Сам он осторожно прошел к двери и прислушался. Когда мы со старлеем подошли и встали рядом, он рывком распахнул дверь.
Часовой, разговаривающий с рядом сидящим за решеткой солдатом, дернулся, из его рук выпала пачка сигарет, и те рассыпались по полу.
– Так-так, – ехидно произнес подполковник, глядя на лейтенанта, – это мы, значит, так караульную службу несем, мать-перемать.
Лейтенант побледнел, а часовой вообще застыл мумией. Лишь арестованный самоходчик лыбился из-за решетки.
– Товарищ лейтенант, немедленно вызвать сюда начальника караула, – приказал полковник.
Через минуту на гаупвахту влетел запыхавшийся сержант.
– Начальник караула старший сержант Яхонтов, товарищ подполковник, – представился он.
– Товарищ сержант, приказываю вам произвести замену часового. А ты, голубок, – повернулся он к часовому, – после снятия с поста сдашь оружие начальнику караула и поясной ремень тоже. Отдохнешь на губе пару суток.
Тут он повернулся к улыбающемуся солдату за решеткой и тихо произнес:
– Ты чего лыбишься, сынок, мать твою, чему так рад? Что своего товарища под монастырь подвел? Ты этому радуешься бл…?
Он снова повернулся к лейтенанту:
– Товарищ дежурный, откройте камеру.
Лейтенант с обреченным видом открыл замок.
Климов схватил караульного, уже снятого с поста и без оружия, и втолкнул в камеру.
– Ну-ка, сынок, дай этому нарушителю в морду, я приказываю!
Караульный неверяще смотрел на офицера.
– Бей, я что тебе сказал! – заорал тот еще сильней.
Растерянный солдат легонько шлепнул товарища по щеке.
