Гена почесал кончик носа:
– Ну, дом как дом, ему лет двести. На скале построен. Бабушка там моя жила. Бате в башку втемяшилось продать. Мне, говорит, он на фиг не нужен. Мамаше тоже.
– Так, давай в субботу после обеда съездим туда, посмотрим, если понравится, будем с родителями думать.
Дома мое предложение не вызвало энтузиазма.
– Саша, ну что ты такое говоришь, как это ты снимешься с прописки, ты же потеряешь право на городское жилье! – возмущалась мама. – А вдруг с нами что-нибудь произойдет? Ты останешься без квартиры! И вообще, зачем тебе это нужно, мне и дома хорошо, а там вода, дрова, неужели ты будешь картошку сажать?
Батя был не так однозначен.
– Хм, я ведь тогда смогу лодку на озере держать, мотор лодочный куплю, на рыбалки ездить. Слушай, Сашка, я послезавтра с вами поеду, своими глазами посмотрю, ты все равно ничего в этом деле не толкуешь.
– Ну уж нет, я вас одних никуда не отпущу, – категорически заявила маман. – От вас толку как от козла молока, все равно ничего не поймете. Так что еду в субботу с вами. Одеться только надо будет теплей, на выходные заморозки обещают.
С утра в субботу заморозок действительно прошел. Но к обеду, когда я вернулся с учебы, октябрьское солнце ярко освещало грустный осенний пейзаж.
Мама долго устраивалась на заднем сиденье, а батя поспешил сесть вперед.
– Видишь! – гордо сообщил он маме. – На машине ездим, а ты ворчала, зачем купил?
– Ой, да помолчал бы лучше, покупальщик, – сказала та. – Если бы не сын, твою рухлядь пионеры давно бы в металлолом уволокли.
Мы выехали за город и направились в сторону Генкиной деревни. Дом в ней искать не пришлось, «волга», стоявшая у забора, послужила отличным маяком.
Деревня, расположенная на каменистом перешейке, в самом узком его месте между двумя озерами, в недалеком будущем станет элитным местом, это я отлично помнил. Всего тридцать километров от города, двадцать минут на машине. Лет через десять обычному человеку дом здесь будет не купить. А новое строительство запретят категорически. Дом предков Виноградова располагался недалеко от протоки между озерами. Это протока почти триста лет назад была расширена по приказу инженера де Геннина, чтобы карельскую медь сплавлять на завод в Петрозаводске.
Построенный на скале из специально подсушенных на корню деревьев, притом на первые венцы шли комлевые бревна, такой дом стоял сотни лет, особенно если тес на крыше менялся регулярно. Его зады смотрели на мрачное, под погоду, Укшозеро.
Дом, черный от времени, не производил особого впечатления. И моя мама, не понимавшая в этом ни фига, ходила с разочарованной физиономией. Зато отец уже сбегал на берег и теперь оживленно потирал руки, глядя на мостки, с которых кто-то пытался ловить рыбу. На что он надеялся в это время года, не понимаю.
Гена познакомил нас со своими родителями, и вскоре мы бродили по участку, разглядывая, что здесь имеется.
На привозной земле, чуть прикрывавшей гранитные лбы, росло несколько кустов крыжовника и имелся небольшой огородик. Поэтому смотрины не затянулись. Больше времени мы потратили на осмотр дома, и к его окончанию я уже хотел его купить.
Моего напора родители не выдержали и согласились со мной, и я сразу договорился с Генкиным отцом, что на следующей неделе пойду с ним в паспортный стол, для того чтобы прописаться пока еще в их доме.
Надувшись чаю с калитками, мы отправились домой. По дороге я размышлял о причудливости советских законов. Городскому жителю нельзя было купить дом в деревне, хотя в дачном кооперативе в паре километров от нее купить дачу можно было без проблем, не думая ни о каких прописках. Только из-за этого цена вопроса была достаточно скромна, всего тысяча двести рублей. Однако для родителей это были серьезные деньги, тем более что весной батя нанес изрядный урон кошельку, купив списанный «москвич».
У меня тоже особых денег не было, все были потрачены на ремонт. Но у кого можно было попытаться их занять, мне было известно.
Проезжая маленькую деревушку, Шуйскую Чупу, я подумал, что бы сказали родители, если бы я сейчас заявил, что через двадцать лет здесь появится резиденция российского президента и пьяный Боря Ельцин будет ловить рыбу в Укшозере, а аквалангисты будут насаживать ему на крючок крупных окуней.
«Наверняка подумают, что их сын умом тронулся», – была последняя мысль по этому поводу.
Вечером я отправился в бар, хотя сегодня была не моя смена. Эльштейн, как обычно, клеил себе новую девчонку на ночь, тем более что при его внешности это было плевым делом.
При одном взгляде на девушку было понятно, что она уже готова идти за Иосифом куда угодно.
Было неудобно нарушать такую идиллию, но пришлось это сделать.
– Ёся, – обратился я к напарнику. – У меня проблема, может, выручишь деньгами, верну через пару месяцев.
Вместо ответа Эльштейн поманил меня в крохотную комнатушку за витриной с напитками и там спросил:
– Сколько надо?
– Полторы, – сказал я, решив на всякий случай увеличить сумму.
Иосиф, не выразив никакого удивления, достал портмоне и отсчитал из пачки пятнадцать сотенных бумажек.
– Держи, отдашь, когда сможешь, – сообщил он, не ограничивая меня временными рамками.
После решения денежных проблем уходить сразу было неудобно, поэтому мы немного поболтали о всяких пустяках, и только потом я ушел.
Надо было готовиться к завтрашним занятиям. Историю КПСС и языкознание никто не отменял.
Двумя неделями позже в квартире Гординых шел примечательный разговор. Женя, только что поругавшаяся с мамой из-за того, что та не разрешила на выходной уехать с другом на дачу, ушла к себе и гремела клавишами рояля, играя попурри из музыки «Битлз».
Родители, оставшиеся за столом, некоторое время молча глядели один на другую.
– Ну, и почему ты ей запретила поездку? – наконец спросил Борис Семенович у жены.
– Боря, не прикидывайся глупее, чем ты есть, – сообщила та. – Ты прекрасно понимаешь причины. Как думаешь, чем они займутся, оставшись вдвоем?
Гордин усмехнулся:
