Такими темпами к нашему возвращению из храма Эли с Кевином договорятся до пары недель!
По дороге в храм случилось несколько задержек: вначале лошадь повредила ногу, потом сломалось колесо кареты. Кучер, тот, что привез нас с Эли в поместье, тихо ругался. А Витор философски заявил, что, несмотря ни на что, намерен услышать от меня те самые слова. В столицу мы прибыли ночью.
У храма наша карета едва не столкнулась с очень знакомым мне экипажем, несущимся в нарушение всех правил по улице. Наш кучер собрался просветить своего коллегу в его собственной родословной, но увидел меня, радостно выскочившую из кареты, и передумал.
— Па! — Я повисла на шее отца, выпрыгнувшего из экипажа-нарушителя, чтобы решить возникшую проблему.
Сердце замерло — я безумно боялась, что отец отстранится, напомнит: я не его дочь. Папа приподнял меня над землей и довольно рассмеялся, глядя в лицо странно блестящими глазами:
— Живая!
— Габи? — Мама выглянула наружу, торопливо оперлась о руку Витора и, почти что выдрав меня из рук отца, обняла! — Я так боялась за тебя! — совсем неожиданно прошептала мамуля, громко шмыгнула, окончательно уверив меня, что маму подменили, не иначе.
Но тут случилось явление деда. Высокий, худой как жердь, он окинул нас колючим взглядом и скрипуче поинтересовался:
— Что за митинг? А! Внучка, рад видеть. А где вторая егоза?
— Дома… — Это мой дед? Егоза? Рад видеть? — Ма? Па?
Я повернулась к родителям.
Мама закатила глаза, отец усмехнулся и махнул рукой — дескать, потом объясню.
— А куда это вы на ночь глядя? — Дед оценил наш походный наряд.
— В храм! Ваша внучка настаивает на клятве, боится, что я сбегу. — Витор подмигнул мне.
Нашел время шутить! У меня коленки дрожат, до сих пор боюсь, что родители решили разыграть заботу, чтобы не нервировать престарелого деда!
А сам дедуля по-птичьи склонил голову, прищурился и хрипло рассмеялся.
— Тащит? Значит?
— Ага, — подтвердил воскресший муж.
— Правильно! Нечего ополовиненные клятвы приносить! Тоже мне, взяли манеру! Поженимся, а потом решим! — И дед, бормоча себе под нос, какая безответственная молодежь пошла, подал руку бабуле, пышным тортом оборок выкатившейся из кареты и чуть не задушившей меня от избытка чувств, и под руку с супругой заковылял к храму.
Естественно, в главный зал храма нас не пустили. Не помогли ни внушения деда, ни просьбы бабушки, ни строгий выговор мамы.
— Прямо традиция! — улыбнулась я, поняв, что нас привели в ту же комнату, где подписывала контракт на вдовство.
Жрец снова принес чашу и кинжал. Долго вещал о нашем правильном решении. Если в прошлый раз мне было не по себе оттого, что обряд урезали до минимума, в этот чуть не задремала на плече мужа, слушая очередное наставление. Слова о том, что мы обязуемся любить и оберегать друг друга, пока смерть не разлучит нас, протараторила с такой скоростью, что жрец удивленно вскинул кустистые брови. Витор хмыкнул, повторил. Острое лезвие кинжала оставило небольшие царапины на наших ладонях. Мы переплели пальцы — ранки пропали, подтверждая клятву.
Жрец, глотающий зевки и терпеливо ждущий, когда прервется страстный поцелуй, мечтал выпроводить поздних визитеров поскорей, но тут Витор шепотом предложил:
— Может, убьем сразу двух зайцев?
Я напряглась в его руках, поняв, что он намекает на проверку.
— Прямо сейчас? Зачем тебе это?
— Хочешь, чтобы я продолжал пить всякие сомнительные зелья? А вдруг у меня не только эмоции пропадут? — тихо рассмеялся мне в ухо муж. — Если честно, хочу проверить одну догадку.
Опять он недоговаривает!
— Если не скажешь, что ты там раскопал, я ничего делать не буду. Пей что хочешь, хоть целиком исчезни — я с места не сдвинусь!
— Хорошо, — щекоча дыханием кожу, прошептал муж, — вполне возможно, мы ничего не знаем о не выгоревших после возвращения в эфир девушках и их близнецах, потому что не можем их определить.
— Не веришь в мою уникальность? — «оскорбилась» я. Как бы мне хотелось, чтобы все было так, как сказал Витор! Наша с Эли проблема разрешилась бы сама собой.
— Исхожу из того, что в нашем мире редко что бывает уникальным. Те же мастера произошли отнюдь не от одного мальчика, как говорится в легенде. Значит, и вы с Эли не первые и не последние. Рискнешь?
— Да! — В случае провала мне грозит всего лишь регистрация. На аукцион меня не выставят, муж — вон он, аферист, стоит. И не смущается втягивать любимую жену в очередную авантюру! Зельями угрожает. Знает же, паразит: больше экспериментировать над собой не позволю.
— Габи? — мама с отцом вопросительно смотрели на меня.
Они поняли только часть разговора и беспокоились. Переживали. И были согласны помочь сбежать, если я откажусь. И это было здорово! Я почувствовала себя счастливой! Все страхи развеялись.
Дед с бабулей не были в курсе тайны моего рождения, мама сказала им, что у меня особые способности, и они с отцом решили их скрыть, чтобы я не стала лишенкой. Способности, которые помогли излечить сестру. О вендиго ни слова. Эли была больна. Неизлечимо. И нам вот так повезло.
Дед такой участи мне тоже не желал. И вообще, после того как он узнал, что Эли была смертельно больна, а я чуть не погибла, ее спасая, он плюнул на свои принципы.
Сейчас они с бабушкой тоже ждали моего решения.
— Хорошо! Как думаешь, в службе контроля сильно удивятся нашему позднему визиту? — Я скрыла за нервным смешком дрожь в голосе.
— У них есть дежурный сотрудник, — заверил Витор.
Мы загрузились в кареты и отправились сдаваться.
Судя по постному лицу мастера, которому выпала честь дежурить сегодня и лицезреть явление нервного семейства во главе с коллегой, заподозрившим, что у жены проснулись какие-то новые способности, мужчина нас люто возненавидел. И искренне желал, чтобы я оказалась подменышем, не меньше. Отказать он не имел права.
В комнату для проверок я входила, клещом вцепившись в руку мужа.
— Становитесь в центр! Смелее! — Дежурный активировал сложное плетение заклинания, превращающего комнату
