То, что Олег совершил внутри девушки, конечно, не было видно, но и то, что осталось открыто взгляду, — просто ошеломляло. Это невозможно!
А потом началось то, чего Олег и опасался. Марго вдруг потянулась, выгибаясь, как кошка, моргнула, задержав веки секунды на три (даже показалось вначале, что она потеряла сознание), снова открыла глаза, затуманенными глазами нашла Олега и, протянув к нему руки, глубоким грудным голосом проговорила-промурлыкала:
— Я тебя люблю! Люблю! Люблю!
О господи! Олег буквально шарахнулся от девушки в сторону, опасаясь, что она тут же вцепится в него и не отпустит уже никогда, а когда Марго проводила недоумевающим взглядом объект своего обожания, торопливо, сбивчиво, начал свою спасительную речь:
— Марго! Госпожа Марго! Тьфу! Госпожа! Да мать-перемать… Марго! Это не то, что ты думаешь! Это не любовь! После лечения у пациентов противоположного пола всегда возникает чувство, похожее на любовь! Нужно помнить об этом и смириться! Между нами ничего нет! И не будет!
Марго сползла со стола и, как ведьмочка в «Вии», пошла на Олега, протянув к нему руки.
— Нет, нет! — искренне закричал Олег, представив, что сейчас эта заблеванная, потная, в крови и сукровице девица повиснет у него на шее. — Тебе вымыться надо! Ты грязная!
Это были волшебные слова. Почти заклинание! Какая девушка потерпит нечистоту? Вернее — чтобы ее нечистоту заметил любимый мужчина? Вот и Марго не потерпела. Она остановилась, будто ее кто-то схватил за плечи и не пускает, опустила взгляд на свои бедра, ниже… и, взвизгнув, прикрылась руками.
Олегу показалось, что она до сих пор не понимала, что находится в одной каюте с чужим мужчиной и раздета донага. А может, и понимала, но хотела скрыть свою нечистоту от взгляда того, кто ей был дорог больше всего на свете. Пока что дорог. Сколько продлится действие послеоперационного «наката», никто до конца так и не знал. Это Олег помнил наверняка. Или, скорее, Семиг помнил.
Потом Олег сидел, отвернувшись к окну, а за спиной сопела, пыхтела, шлепала босыми ногами та, на которой он не так давно лежал, как любовник на своей подруге. Когда Марго слегка сердито позволила ему повернуться, Олег увидел, что поволока любовного безумия из глаз девушки ушла, она была хмурой, но большего Олег в ее глазах не рассмотрел. Не делала она больше и попыток наброситься. И это обстоятельство, честно сказать, немало порадовало Олега.
Почему порадовало? Ну, во-первых, кроме дружеского участия и жалости, ничего другого он к этой девушке не испытывал. Ну да — красавица, не хуже, чем Севия, женушка незабвенная. Даже покрасивее, если подумать, — черты лица потоньше, ноги постройнее. И даже грудь красивее — более правильной формы, правда, поменьше. Но это даже интереснее — Олегу вообще-то не очень нравилась большая женская грудь. Как и большинству мужчин — что бы там ни говорили на этот счет женщины, озабоченные размером своих грудей.
Во-вторых, воспользоваться слабостью девушки, зная, что она просто околдована побочным эффектом от сработавшего заклинания, было бы низко. Недостойно. Это все равно как изнасиловать больную, находящуюся в коме! А Олег никогда не был подлецом и насильником.
И в-третьих… как он потом будет смотреть в глаза ее отцу? Спас, чтобы потом изнасиловать? Нет уж, такое не для него! Хорошо, что наваждение у нее вроде как прошло. Наверное — прошло!
— Веди меня к матери. Отцом потом займемся. И распорядись, чтобы принесли воды и тряпок. Как себя чувствуешь? Где-то болит? Голова не кружится?
— Не болит. Не кружится! — Девушка посмотрела как-то странно, но разбираться не было времени.
— Тогда — давай, торопись!
* * *Женщина умирала. В воздухе каюты висел тяжелый запах отмирающей плоти — такой же, какой был и в каюте ее мужа, отличающийся лишь примесью удушливого запаха благовоний, которые курились в углу комнаты под маленькими изваяниями богов. Скорее всего, воскурили эти ароматические свечи не для того, чтобы просить у богов защиты и выздоровления — люди знали, что богам по большому счету наплевать на мелких муравьев-людей, их страдания богам неинтересны. Если эти боги вообще существуют… Нет, благовония нужны были только для того, чтобы заглушить смрад болезни. Удавалось им это плохо, и дышать в комнате можно было, лишь немного привыкнув. Нового же посетителя запах просто-таки сшибал с ног.
Олега не сшиб. Того, кто практиковался в морге, того, кто вскрывал трупы, трудно ошеломить каким-то там запахом и видом больной плоти. Те, кто не может это выдержать, отсеиваются уже на первом курсе мединститута, тут же поняв, что выбрали не ту профессию.
В каюте находились пятеро — собственно больная, ее средняя дочь, младшая дочь (та самая хулиганка, что показывала Олегу кулак) и две женщины с рабскими ошейниками на шее — одна постарше, лет сорока, или чуть больше, крепкая, жилистая, как мужик, и молодая, лет двадцати — стройная, симпатичная, еще не изломанная тяжелой работой и грубыми мужиками. Обеих Олег видел на «Синей птице». Они работали на кухне, а младшая еще и обслуживала экипаж. И у той, и у другой на лице застыло выражение хмурой покорности, но это и понятно — если раб не проявляет покорности, его просто убивают. Или продают тому, кто выбьет из «рабского отродья» все возможные ростки свободолюбия. Особенно у женщин.
Хозяйка каюты была в сознании. Белое как мел лицо, огромные синие глаза, кажущиеся неправдоподобными на фоне резко заострившегося лица.
Женщина поразила Олега своей красотой. Вот в кого удались дочки! Даже странно, как это от такого гигантского медведя, как ее муж, могли родиться такие красивые, стройные девчонки?! Стоило бы ожидать пятьдесят на пятьдесят — эдаких симпатичных медвежат, кряжистых и могучих, как их папаша.
Но этого не произошло. Три девушки — две настоящие красавицы, от вида которых захватывало дух (средней было лет четырнадцать, и выглядела она почти точной копией Марго), и младшая, обещавшая стать такой же красоткой, как и сестры, но пока что угловатая, худенькая.
Когда Марго появилась в каюте, и следом за ней Олег — все головы тут же повернулись к ним, и младшая
