— Он лежал на ней! Голый! И она была голая! (Марго возмущенно фыркнула.) Мама, я сама видела! Он делал с ней что-то нехорошее!
— Заткнись, Алма! — Марго шагнула вперед. — Мама! Он лекарь! Он тебя вылечит! Позволь ему!
Женщина нахмурилась, осмотрела Олега с ног до головы и спокойным, слабым голосом сказала:
— А зачем ты лежал на ней голым? Лечил? И на мне будешь лежать голым?
— И на вас буду — если позволите! — пожал плечами Олег. — Впрочем, вы можете и отказаться. Тогда я пойду к вашему мужу. У меня нет времени вас уговаривать. Вы или лечитесь, или нет.
— Ты думаешь, я скажу — нет? — усмехнулась женщина. — Да мне сейчас все равно, кто ляжет на меня, хоть демон, лишь бы я осталась в живых! Ах да, забыла спросить — а на каких условиях ты меня вылечишь?
— Хм-м-м… — Олег вдруг задумался, и лицо Марго посуровело. Похоже, она подумала, будто Олег хочет содрать с них денег. Собирается вымогать, как и положено продвинутому лекарю.
— За мою работу я хочу, чтобы вы отпустили на волю всех ваших рабов. Тех, что находятся на этом корабле! — поправился он. — И гребцов тоже! Тех, которых я решу отпустить. Я с гребцами поговорю, и если решу, что он должен быть отпущен, — вы его отпустите. А всех рабов, что пришли к вам с «Синей птицы», — на волю, без исключений. Согласны?
— Согласна! — уголками губ усмехнулась женщина. — Послушай, ты, может быть, поторопишься? Честно сказать, у меня уже не осталось крови! И ты еще ее пьешь… Лечи! И скорее к мужу! Клянусь — ты не пожалеешь, что это сделал! Наша семья умеет быть благодарной!
— Все выйдите из каюты. Останется только Марго, и… вот ты! — Он указал на старшую рабыню. — Ты будешь помогать. Остальные — вон!
— Мы не пойдем… мы останемся… — возмутились сестры Марго, но Олег сделал страшную физиономию и рявкнул еще громче: — Вон отсюда! Или я вас выкину! Быстро! Пошли! Вон!
Девчонки вылетели из каюты, как пробки, бормоча под нос какие-то туманные гадости и угрозы. Олег выждал несколько секунд и, кивнув на дверь, приказал ее запереть. Потом отмерил стаканчик снадобья — оно усиливало магическое воздействие лекаря — и аккуратно, так же, как недавно делал это с Марго, влил жидкость в рот пациентки. И когда она застыла без сознания, стал раздеваться…
Поймать душу этой пациентки было гораздо проще — мать никогда не оставит своих детей. Даже за крылья, выросшие за спиной. И за свободу. Полетала, конечно, сопротивлялась, но в конце концов сдалась. Отправилась в свое тело.
Олег прекрасно понимал — все эти полеты, крылья, весь этот виртуальный мир — не что иное, как результат работы его собственного мозга, переводящего потоки информации в приемлемую для понимания форму. Он знал, что нет никаких крыльев, нет полетов, а есть некое информационное поле, содержащее запись о личности его владельца, и это поле в определенный момент отделяется от носителя и отправляется неизвестно куда. В хранилище информационных полей, или «душ», как их называют обычные люди. На тот свет, в общем. И, само собой, каждой душе очень хочется освободиться от своего узилища в человеческом теле и отправиться в свободный полет. Как душе той же Марго, никак не желавшей возвращаться назад. Почему не желавшей? Да понятно — почему. В теле больно, в теле плохо, душат страшные воспоминания о насилии, крови, убийствах. А душа не страдает. Душе хорошо! Летай себе да летай…
С их матерью другое дело — ее душа привязана к телу крепкими канатами долга. Ни одна нормальная мать не бросит своих детей и не отправится порхать, забыв о материнском долге. Всякие матери бывают, конечно, но потому и сказано: нормальная мать.
Но полетать ей хочется, и возвращаться для того, чтобы ощутить разрывающую внутренности боль, чтобы медленно угаснуть в невыносимых страданиях, только ради того, чтобы подольше побыть с дочерьми, — это очень трудно. Очень.
Но она все-таки вернулась.
Душу возвращают прежде, чем лекарь начнет процесс лечения — иначе она может отлететь от тела слишком далеко, и вернуть ее уже не получится. Вылечится тело и останется лежать без души бесчувственным бревном, пуская слюни и делая под себя.
Повреждения тела матери Марго были гораздо более серьезными, и процесс отмирания воспаленной плоти зашел гораздо дальше. Как тут же определил Олег — жить женщине оставалось не больше пары дней. А может, и меньше.
Во-первых, она потеряла огромное количество крови, практически уже за гранью того уровня, который может поддерживать жизнь тела.
Во-вторых, воспаление уже перешло в гангрену — а после этого только тяжелые, выматывающие операции с удалением части кишечника, чистками и всевозможными мучительными процедурами, после которых, в конце концов, женщина перестала бы быть полноценной женщиной, а еще — длительное время не смогла бы самостоятельно не только помочиться…
Лечение заняло больше часа, и Олег, когда закончил, вымотался до такой степени, что его буквально шатало. Он даже не смог вымыться сам, и мыли его Марго со служанкой-рабыней, которую Олег недавно пообещал отпустить на волю. Сам Олег почти и не понимал, что с ним делают. Он сидел в деревянном корыте, которое принесли в каюту, и тихо сопел, повесив на грудь голову, внезапно сделавшуюся будто свинцовой.
Больную помыли чуть раньше, пока Олег валялся в отключке, накрытый перепачканным одеялом, и уже не видел, что с нею сталось. Уложили лекаря в кровать, что стояла в этой же каюте. Натянули на него одежду, сопя и тихо ругаясь сквозь зубы (пришлось звать еще нескольких женщин-рабынь), все-таки крепкий мужик, тяжелый, накрыли одеялом и не беспокоили около трех часов. Но не больше того.
* * *— Поднимайтесь! Ну?! Поднимайтесь!
Олег с трудом разлепил веки, увидел перед собой лицо Марго с прилипшей к щеке прядью волос и невольно улыбнулся — как она была хороша! Даже лучше Севии, черт подери проклятую сучку! Не Марго, конечно, — Севию. Проклятая предательница!
Рядом с Марго стояла ее почти точная копия. Олег даже помотал головой, сбрасывая наваждение — не может быть! Но «копия» никуда не делась, улыбнулась, не размыкая губ, и
