Лестницы легли, и крики зазвучали. Иоанн стер набежавшую от напряжения слезу и еще пристальнее всмотрелся. Ну же, ну?!! Есть!!! Вот и ворота приглашающе стали раскрываться…
Десятки скутатов рванулись в темную щель, словно желая плечами своими помочь дереву. Передовая тагма тяжелой пехоты сгрудилась перед южными воротами, усиливая напор. Но вдруг… с верха башни соскользнули вниз два длинных покта[6], и по ним, как по направляющим, покатились одно за другим тяжелые бревна, десятками убивая и калеча беспомощных, не имеющих возможности уклониться воинов. Тагма по инерции напирала и напирала, пока какой-то друнгарий не заставил, срывая голос, повернуть еще уцелевшие ряды назад. Продолжавшие катиться бревна добивали поверженных и уцелевших.
Иоанн не мог видеть, как прорвавшиеся под каменный свод башни пехотинцы уткнулись в частокол стен-рогаток, как на них обрушился дождь дротиков, стрел и камней. Все они легли за считанные минуты, не успев обагрить мечи кровью русов и болгар.
Не прошло и получаса. Приступ безнадежно захлебнулся. Трубы греков надрывно выли, призывая войска назад.
Цимисхий невидяще посмотрел вокруг. Лица соратников были похожи одно на другое в единой маске растерянности и печали. Лишь в глазах Куркуаса промелькнула насмешка. Базилевс вдруг в ярости вырвал меч из ножен:
– Только вспомни про наше пари!! Зарублю на месте!! Слышишь, ты?!! Почему стратег не был там, у ворот, впереди своей фемы? Почему ты здесь?!!
– Я полагал, что там достаточно и моих турмархов…
– Он полагал!.. Жалкий трус!.. При следующем штурме желаю видеть твои павлиньи перья на шлеме впереди первой банды, слышишь?! Уйди с глаз долой!!!.
Цимисхий в душевной муке закрыл глаза кулаком. Долгое время никто не решался заговорить. Наконец стратег третьей фемы тихо произнес:
– Прикажешь воинам готовиться ко второму приступу, великий?
Иоанн оторвал руку от лица и уже осмысленно глянул на окружающих.
– Нет!! Пусть возвращаются в лагерь. Ждем проедра Василия с его осадными орудиями. Послать гонца, пусть поторопится. Пока не разобьем ворот и стен, атаковать я не буду…
…А в лагере киевлян царило неуемное веселье. Сфенкель разрешил выкатить бочки с вином из царских подвалов. Четыре сотни киевлян облачились в добытые греческие кливании и кольчуги, образовав особый отряд в войске русичей. О завтрашнем дне никто в тот вечер торжества как-то не думал…
Глава 51
Следующий день стал последним днем для русского Преслава. Прибывшие ночью катапульты и баллисты были расставлены в местах нового штурма. Трубы для метания греческого огня размещены против ворот крепости. Длинные вереницы телег, запряженных лошадьми и волами, потянулись со стороны гор, непрерывно подвозя громадные гранитные валуны. Неумолчно заскрипели механизмы метательных орудий, жалобно застонали стены, принимая на себя все новые и новые удары. В беспощадном огне прогорели створки вековых ворот, звоном осыпающихся железных пластин вещая о своей кончине. Крепость умирала на глазах.
Поняв бесполезность обороны на проломах, Сфенкель приказал своим воинам оттягиваться к царскому дворцу. Там, среди узких улиц, волей-неволей уравнивающих шансы большого и малого воинств из-за тесноты фронта боя, он надеялся продержаться до темноты. Ночь – вечный спутник беглецов, ночь оставляла надежду русам выскользнуть из становившегося теперь чужим города и уйти в низовья Истра. Пять-шесть часов до наступления темноты – таким была в тот день цена жизни или смерти!
Ворвавшиеся в Преслав греки быстро растеклись по болгарской столице. Был захвачен царь Борис с семьей, побоявшиеся остаться во дворце. Они бежали к северным воротам, ближние слуги везли на двух повозках царскую казну. Борис был тотчас доставлен к Иоанну Цимисхию и брошен к ногам его коня.
– Я – пленник? – вопросил болгарин.
– Ну, зачем так грубо? Ты и твоя семья – гости при моем дворе. Вам будут оказаны почет и уважение.
– В таком случае почему твои воины растащили все мое золото и серебро? Русы за прошедший год не взяли ни солида. Теперь же я нищий. Прикажи, царь, вернуть назад хотя бы часть моей казны!
Иоанн недовольно поморщился. Сравнение его войска с дружинами варваров разозлило базилевса:
– Война есть война, и у нее свои, не гуманные законы. Ты, Борис, поддерживал Сфендослава, ты не поднял против киевского архонта своих подданных. Поэтому я вправе считать тебя пленным, верно? Будь доволен же тем, что я предлагаю. А золото?.. Разумеется, я прикажу всем кентархам отобрать твои монеты у солдат… если, конечно, они смогут отличить твой солид от моего! Болгарских монет ведь ни твой отец, ни твой дед так и не начали штамповать!!
Иоанн расплылся в ехидной улыбке. Повелевающим жестом он приказал убрать пленников прочь и направился в сторону царского дворца.
А там шла беспощадная рубка. Сфенкель все рассчитал верно: на подходах к воротам греки не могли развернуться шире, чем в десять человек. Облаченные в трофейные доспехи киевляне успешно сдерживали напор нападавших, а легковооруженные русы метали с крыш домов стрелы, копья, камни. Сотни павших перегораживали улицы, создавая новые трудности для греческих колонн. Казалось, атака захлебнулась.
Увидев картину боя возле одних из ворот замка, Цимисхий опешил. Горы бездыханных тел стали неприятным сюрпризом для базилевса, в душе уже начавшего праздновать полную победу. Он судорожно сжал кулаки, скрипнул зубами и вдруг громко крикнул:
– Другарий, отвести солдат назад!! Василий, сифоны сюда, быстро!! Их надо не рубить, а жечь!!! Эта проклятая Преслава и так выпила слишком много нашей крови…
Проедр Василий без промедлений выполнил приказ императора. По очищенным улицам подтащили трубы для метания «греческого огня», и негасимое пламя забушевало перед и за воротами дворца. Запылали постройки, загорелась сама земля. Царский замок из места спасения вдруг превратился в ловушку.
Прикрываясь щитом от близкого пламени, Сфенкель прокричал:
– Передайте кому сможете: уходить!!! Пытаемся пробиться за северные ворота! Лучше с честью умереть, чем изжариться на радость грекам. Пусть каждый теперь командует сам собой!!
С этими словами воевода окатил себя водой, поменял меч на боевую секиру и бросился к северной части города…
…Спустя три дня Святослав радостно обнял своего боевого товарища:
– Молодец, что ушел! Сколько воев привел с собой?
– Неполную сотню.
– Светлая память остальным, пусть Ирий даст всем покой и забвение! Вы сделали то, что должны были сделать! Доростол готов к осаде. В Киев за помощью посланы гонцы. Пусть идут!!!
Глава 52
Ласковый теплый апрельский ветерок нежно гладил щеки, высушивая дорожки от бегущих слез, трепал пряди длинных распущенных волос, звал за собой прочь от этих каменных стен, этого ратного шумного многолюдства, этой вновь вспыхнувшей и поломавшей столь хрупкое и короткое счастье княгини войны. Предслава стояла на северной воротной башне Доростола, глядя на величавый Истр, вольной массой вод неспешно катящийся к Русскому морю. Сесть бы в ладью с любимым князем, оттолкнуться от берега и отдаться его струям! Может, тогда бы вновь вернулось счастье нормальной
