До их приезда Тристан в конференц-зале общался по видеосвязи с Фринком. Когда наконец мы все собрались, а видеоэкран, проклятие нашей жизни, отключили (и даже вытащили провод из розетки), Тристан обвел нас взглядом, посмотрел в стол, снова поднял глаза и с трудом выговорил:
– Лес Холгейт погиб.
– Отлично! – воскликнула Эржебет раньше, чем мы успели выдохнуть. – Поделом ему.
Тристан глянул на нее сердито и уже вроде хотел что-то сказать, но сдержался.
– Ужасно, – проговорила я. – Кто его убил?
Он покачал головой.
– Не кто, а что. – Тристан умолк, приложил здоровую руку ко лбу, затем продолжил: – Лес составил план, включавший непродуманные элементы. Я пытался исправить дело, но произошли непредвиденные осложнения. А потом… – Ему, видимо, не хватало слов. – Пивоварню смело. Все внутри погибли.
– Был взрыв? – спросил Фрэнк Ода.
– Нет! – твердо ответил Тристан. – Что-то, чего я не могу описать. Взрыв, схлопывание, выворачивание наизнанку, измельчение в блендере, пламя, лед… и хуже.
Эржебет посерьезнела и вздохнула.
– Диакроникуш ньираш, – тихо проговорила она. – Диахронический… ммм… – Она сделала горизонтальный рубящий жест обеими руками. – Срыв. Диахронический срыв. Отделение. – Она покачала головой. – Я ведь даже пыталась Леса Холгейта предупредить, что он задумал слишком резкие перемены. Очень плохо. Я слышала про такое, но сама никогда не видела.
– А что именно это значит? – спросил Фрэнк Ода.
– И что нам с этим делать? – подхватил Тристан.
– Можем ли мы отправиться в другую Нить и как-то все исправить? – продолжал Фрэнк Ода.
Глаза Эржебет немного расширились, и она мотнула головой:
– Ой, нет. Нет, все кончено. Его существование – существование всех, кто попал в срыв, – стерто необратимо, во всех Нитях. Вы не можете даже вернуться и поглядеть на него. Его нет. Точка.
– Ужасно, – повторила я.
– Почему? Он был гадкий человек, – сказала Эржебет и тут же смягчилась. – Хотя наверняка погибли и неповинные люди. Для них и для их семей это большое несчастье. – Она задумалась. – Я подозревала, что это миф, поскольку никогда не встречала людей, которые бы такое видели. Последний срыв в Европе был в Париже в тысяча семьсот семьдесят седьмом. Наверно, с тех пор все поумнели и стали осторожнее.
– Кто еще погиб в этом диахроническом срыве? – спросила Ребекка. – Грайне, как я понимаю, осталась жива, иначе бы вы не вернулись.
У Тристана стало такое лицо, будто к грузу на его плечах добавилось фунтов сто.
– Меня перенесла не она. После хаоса меня разыскала молодая английская ведьма Роза и предложила отправить сюда.
– Так Грайне погибла?
Он скривился.
– Она жива. И даже не пострадала физически. А вот душевно… Ломах убил не только Леса, но и любовника Грайне, и хозяина заведения и, разумеется, уничтожил «Тиршит», служивший ей домом в последние десять лет. Она – незамужняя ирландка в елизаветинском Лондоне. «Тиршит» был ее убежищем. Когда я последний раз видел Грайне, она была в истерике.
– Немудрено, – проговорила бледная, притихшая Эржебет. – Ужасно утратить опору. Бедняжка.
Что-то не складывалось.
– Как же ты мог оставить ее в таком состоянии? – спросила я. При всей скрытности Тристана я знала, что он просто не мог бросить Грайне в беде.
– За ней приглядят. По крайней мере временно, – ответил он.
– Кто?
– Атаназиус Фуггер.
Наступила долгая пауза, пока мы переваривали услышанное.
– Вы оставили ее в руках Фуггера?! – воскликнула Эржебет.
– Как? Почему?.. – начала я.
– Я расскажу вам, что знаю, – ответил Тристан. – Он был там. Достаточно близко, чтобы все видеть, достаточно далеко, чтобы его не задело – или как это сказать – диахроническим срывом. Видимо, он шел за мной и Грайне. Он помог нам выбраться из канавы, затем пошел с нами к месту пожара. Грайне в истерике. Он обнимает ее, притягивает к себе, она рыдает у него на плече. Он смотрит на меня – что-то в его взгляде очень странное – и говорит: «Полагаю, вам пора вернуться восвояси. Вы знаете другую ведьму, которая может это сделать. Возвращайтесь и поразмыслите». И кивает на огонь, смотрит на меня очень серьезно и добавляет, глядя на Грайне: «О ней я позабочусь». Больше я его не видел.
– «Возвращайтесь восвояси… и поразмыслите», – повторила я. – Он знает.
– Они все знают, – вставила Эржебет. – Все Фуггеры. Всегда знали. Как, по-вашему, я прожила все эти годы без собственных средств? Фуггеры знали, что я временно не у дел, и не дали мне умереть с голоду. Они все знают.
– Ну, этот конкретный точно что-то знал, – ответил Тристан. – Странно, но я поверил, что он позаботится о Грайне, по крайней мере временно. Такое ощущение, что Атаназиус Фуггер пришел к «Тиршиту» убрать, что я наворотил.
– Мы наворотили, – поправила я.
– Лес Холгейт наворотил, – уточнила Эржебет.
– Так или иначе, Грайне пострадала в результате того, что там наворотили, и общий посыл Фуггера был: «Я беру это на себя, а ты, идиот, уматывай». Так что я умотал с помощью Розы. Не знаю, что теперь Роза думает обо всем прожекте, но по крайней мере она была относительно спокойна и поняла, что от моего дальнейшего там пребывания пользы не будет ни мне, ни кому другому. Потому она и перенесла меня сюда. Не могу сказать, что у нас уже установились рабочие отношения. – Тристан откинулся на спинку стула, скривился от боли в руке и вздохнул. – В общем, в Лондон тысяча шестьсот первого соваться больше не стоит. Может быть, заглянуть в начало тысяча шестьсот второго и проверить, оправилась ли Грайне и хочет ли дальше с нами сотрудничать.
Фрэнк Ода задумчиво глядел в пространство.
– Если существование сэра Эдварда Грейлока стерто по всей мультивселенной, значит, фабрика кленового сиропа ни в одной Нити не построена, – сказал он.
Эржебет обдумала его слова.
– Не исключено, что в другой Нити ее профинансировал кто-то другой, но я бы сказала, что вы скорее всего правы.
– Сколько времени вам нужно на просчет этой вероятности? – спросил Тристан.
Она мигом изобразила стандартную презрительную мину.
– Как я могу сказать? Меня обманули. Лес Холгейт украл мой цамологеп. – И тут же презрение сменилось ужасом – ей, мне, Ребекке и Фрэнку пришла в голову одна и та же мысль. – Теперь нам его, возможно, не вернуть.
Тристан устало поднял глаза:
– Что? Я чего-то пропустил?
– Ваш невоспитанный начальник за большим столом в Вашингтоне поручил Лесу Холгейту украсть мой цамологеп, чтобы я отправила Леса в тот ВиМН. – Она так расстроилась, что выглядела даже спокойной. – А значит, я больше не колдую.
Тристан от усталости неверно понял ее слова:
– Вы от нас уходите?
Эржебет такая мысль явно не приходила в голову – до слов Тристана.
– Я не могу работать без цамологепа, – резко произнесла она. – Он пропал. Из-за дурных людей. Так что да, я ухожу. Это все hülyeség[1].
Она встала.
– Куда вы уйдете? – Тристан даже не повернулся к ней. – Где вы намерены жить, работать, проводить время? Вы – иммигрантка без документов и без профессии.
Эржебет остановилась в дверях.
– Ваш
