Девушка напомнила себе, что спустилась сюда не восхищаться красотой чужака, а разузнать, кто он и какую угрозу представляет – то же касалось всех остальных, чей скромный вид не был столь привлекательным. Она посмотрела на каждого из них и увидела просто спящих людей – таких уязвимых с их приоткрытыми ртами и длинными пальцами ног, выглядывающими из-под одеяла. За небольшим исключением они выглядели чуть ли не нелепо. Не может такого быть, чтобы они представляли смертельную угрозу!
Довольно. Она ничего не узнает о гостях Богоубийцы, если будет просто на них пялиться. Пора заглянуть внутрь.
В одиннадцати комнатах, где спали тринадцать человек – десять мужчин и три женщины, одна из которых не была чужой, а посему не в счет, – мотыльки, облепившие стены и кроватные столбики, встрепенулись и взлетели, пересекая небольшое расстояние и приземляясь на плоть. Никто из людей не почувствовал легких, как перышко, лапок крылатых созданий, умостившихся на их лбах и скулах, не говоря уж о планомерном вторжении Музы ночных кошмаров в их разум.
Невидимая, бесплотная, несущественная, как шепот, Сарай скользнула в их сны, и то, что она там обнаружила в последующие часы, доказывало, что незнакомцы были отнюдь не нелепыми.
И действительно представляли для нее смертельную угрозу.
* * *Азарин жила в апартаментах над пекарней в Ветропаде – районе, названном в честь слив, падающих с деревьев богов. Она поднялась по лестнице со стороны дворика, где пекарня и прилегающая таверна поставили свои мусорные контейнеры. От них разило, но был и другой запах, связанный с Ветропадом: запах брожения. Сливы падали беспрестанно, словно деревья заколдовали и теперь они никогда не умрут.
Азарин ненавидела сливы.
Она вставила ключ в замок, открыла дверь и прошла внутрь. Двухгодичный слой пыли окутал всё вокруг. Одеяла заплесневели, ящики пустовали. Ее мама или сестры позаботились бы о доме, но пригласи их она – и неприятного разговора не избежать. Собственно, поэтому она и жила в одиночестве, хотя могла переехать к любой из них или даже выйти замуж и завести семью, пока не стало слишком поздно.
«Я уже замужем», – говорила она – и что им на это ответить? В каком-то смысле это правда, даже если муж освободил ее от клятвы, данной восемнадцать лет назад, когда она была еще юной девушкой. На то время ей исполнилось шестнадцать, а Эрил-Фейну – всего семнадцать. Каким же он был красавцем! Они были слишком молоды для брака, но это их не остановило. В тени Мезартима каждая минута казалась бесценной, и они просто не могли больше ждать.
О, эти воспоминания! Они поднимались из-под обломков, быстрые и достаточно острые, чтобы заколоть ее: воспоминания о том, как Азарин хотела его так сильно, что не представляла без него ночей. А вскоре наконец и не пришлось.
Их брачная ночь. Какими юными и нежными они были, какими нетерпеливыми, неутомимыми и пылкими. Пять ночей. Вот и все, что у них было: пять ночей восемнадцать лет назад. Вот и весь ее брак. И… то, что случилось после.
Азарин уронила вещи на пол и осмотрелась. Маленькие, душные и тихие, ее комнаты разительно отличались от Эльмуталет. Здесь была гостиная, спальня и небольшая кухня с туалетной комнатой. После того как Азарин обустроила фаранджей в ратуше, она зашла в гости к сестре, чтобы повидаться с семьей и поужинать. Она нуждалась в ду́ше, но это может подождать до утра. Женщина направилась прямиком к кровати. Где восемнадцать лет назад провела пять нетерпеливых, неутомимых, пылких ночей со своим прекрасным юным мужем, прежде чем боги забрали его.
Тишина давила со всех сторон. Азарин представила, что чувствует тень, вес и давление цитадели над собой. Это был вес и давление всего, что в ней произошло – и всего, что не произошло из-за нее.
Она не переодевалась, просто сняла ботинки и потянулась к рюкзаку – в маленький кармашек, вшитый специально для хранения ее самого заветного имущества.
Кольца из потускневшего серебра. Азарин надела его, как всегда делала по ночам, положила ладони под щеку и стала ждать, когда сон примет ее в свои объятия.
* * *В миле, или где-то около того, на улице, выложенной лазуритом, прямо как в детских сказках старого злобного монаха, в доме куда менее роскошном, чем Ратуша торговцев, и куда более уютном, чем апартаменты Азарин, Лазло только готовился ко сну. Через час уже взойдет солнце. Он не собирался так засиживаться – но что он мог поделать?
Он же здесь!
– Есть только один способ отпраздновать конец такого путешествия, – сказала ему хозяйка, когда познакомилась с ним в Ратуше торговцев и забрала к себе домой. – Это едой, ванной, кроватью – и все это в любой очередности, какую предпочтешь.
Женщину звали Сухейла. Ее белые волосы были короткими, как у мужчины, а лицо представляло собой идеальный образец того, что можно быть красивым, не будучи красивым. Она излучала доброту и такую же жизненную энергию, как Эрил-Фейн, но без тени, нависшей над ним с приближением к Плачу. В ней чувствовалась серьезность, но не мрачная и не скучная. В уголках ее глазах образовались такие же морщинки от смеха, как у сына, только более глубокие. Женщина была низенькой и подвижной, одетой в красочную расшитую тунику, украшенную кисточками и собранную широким узорным поясом. Диски из кованого золота на ее висках соединялись тонкими цепочками на лбу.
– Вы здесь очень желанный гость, молодой человек, – сказала она с такой сердечной искренностью, что Лазло почувствовал себя так, будто вернулся домой.
«Дом» – об этом он знал не больше, чем о матерях. До сегодняшнего дня у него никогда не было дома. Что же насчет его предпочтений – это тоже было в новинку. Бери что дают – и будь благодарен. Как только этот посыл действительно укореняется, воображать, что твои предпочтения могут волновать других людей, кажется тщеславным.
– В любом порядке, который кажется логичным, – ответил он, хотя прозвучало это больше как вопрос.
– К черту логику! Можешь поесть в ванной, если хочешь. Ты это заслужил.
У Лазло никогда не было ванной, в которой ему хотелось бы засиживаться – купание в монастыре – это дрожь в тазике с колодезной водой, а в библиотеке – быстрый чуть теплый душ. И все же он понимал, что его грязь – непростительный изъян, и посему решил первым делом помыться. Так в возрасте двадцати лет он познал несравненное удовольствие от погружения в горячую воду.
Кто бы мог подумать!
Тем не менее от ужина в ванной он отказался – как и задерживаться в ней дольше, чем
