Спустившись на лифте глубоко под землю, оказался в туннеле правительственного метро. Как его и уверили, никакой охраны не было. Сверившись с картой, Гришин двинулся в сторону командного пункта.
К счастью, шпалы были покрыты специальным настилом для удобства движения на обычном автотранспорте, и он, даже не запыхавшись, спокойно дошел до лесенки, ведущей к встроенной в тюбинг гермодвери.
Она была открыта настежь.
Как и было приказано, он положил при входе фотографию Госпожи, у ложа которой каждый принимавшийся в ближний круг и давал клятву верности. Пальцы благоговейно затряслись: помимо Ее образа на снимке стояла личная роспись его кумира, Иосифа Сталина.
– Сюда, – донесся из коридора глубокий мужской голос.
Гришин достал пистолет Макарова, который взял из дома, где давно держал его на случай ареста, хоть был предупрежден, что оружие не понадобится.
Завернув за угол, он оказался в комнате с множеством экранов, которые были сейчас выключены все, кроме одного. На нем увидел тот самый коридор, по которому он проходил минуту назад.
– Виктор Васильевич, какая встреча! – воскликнул Спикер, отрезая себе кусок какой-то запеченной в соусе рыбы, судя по всему, семги, красиво выложенной с овощами и дольками лимона на огромном блюде. – Не угодно ли перекусить на дорожку?
– Руки, – тихо ответил Гришин и недвусмысленно двинул дулом пистолета.
– Да бросьте, было бы желание – вас еще на входе в решето превратили бы. Как видите, охраны нет, и мы безоружны. – Он кивнул на мальчика лет шести, сидевшего в соседнем кресле у низенького стеклянного столика.
Спикер подмигнул гостю, налил себе стопочку из запотевшей бутылки «Абсолюта» и, залихватски выпив, подхватив на вилку новый кусок рыбы, стал как-то очень по-домашнему аппетитно закусывать. Гришин сглотнул слюну.
– Не стесняйтесь, Виктор Васильевич. Судя по всему, дорога нам предстоит долгая, садитесь, откушайте от наших щедрот.
– Юл…
– Не надо имен, – внезапно резко оборвал его собеседник, – я Спикер, и остановимся на этом. Разве вас не инструктировали?
Гришин кивнул и поправился:
– Спикер, давайте заканчивать этот спектакль. Нас ждут.
Тот внезапно изменился в лице, а мальчик поднялся и уставился на незваного гостя.
– Ты боишься, – изменившимся голосом произнес Спикер. – Не нас надо бояться, а тех, кто послал тебя. Не уверен, что к завтрашнему утру ты будешь еще жив… Ну раз ты брезгуешь преломить с нами хлеб – пойдем.
Мальчик стал натягивать висевший на спинке кресла красный зимний комбинезон, а Спикер быстро снова выпил и вытер бороду лежавшей на столе салфеткой.
– Начальство сердится, – шепнул он доверительно Гришину. – Погодите пару минут, я тоже оденусь, и будем выходить.
Кабардино-Балкария, Чегемский район, 1979 год
Нет ничего прекрасней теплого летнего вечера в горах, у костра. Особенно в одиночестве: только ты, огонь, и бездонный космос над тобой сияет миллиардами звезд.
К сожалению, сегодня она ждала гостя, но все равно выхватывала жадно каждую минуту счастья.
– Здравствуй, Жанна, – сказал из темноты мягкий, теплый голос.
– Здравствуйте, Герион, – грустно ответила она.
– Чувствую, не рада видеть меня?
– Нет, учитель, что вы. Просто… просто накатило. Так редко удается насладиться одиночеством. Посмотрите на эти тлеющие угли. Разве плачет по ним дерево? А радуется ли, что они согревают мне руки? Дерево просто счастливо до тех пор, пока не приходит дровосек. Так и я. Радовалась бытию…
Из сумрака вышел гигант с добродушным лицом и по-китайски уселся напротив женщины.
– Вижу, ты сегодня настроена философски. Поминаешь Стража?
– Я тоже в какой-то мере Страж, – флегматично заметила она, – не знаю, были ли женщины-стражи?
Глаза Гериона на мгновение затуманились в дымке костра, а затем он ответил:
– Нет. Но и не случалось такого, чтобы Страж умер, не оставив преемника. Может быть, ты станешь первой?
– Может быть, – так же спокойно ответила Жанна, – хотя мне, наверное, уже слишком много лет и я прошла зону, а не лежала в сумасшедшем доме. Но все меняется, не так ли? Ведь именно поэтому вы позвали меня, учитель.
Тот кивнул:
– Да. Абрасакс просит оставить все дела, прибыть в Хранилище и находиться там до тех пор, пока ситуация с новым Стражем не станет ясна. В качестве жеста доброй воли он откроет все лаборатории и полную библиотеку к ознакомлению, чтобы ты не чувствовала себя пленницей.
Внезапно Герион схватился за шею, а через несколько секунд его голова покатилась по земле. Мертвое тело еще какие-то секунды продолжало сохранять свое положение, но затем и оно рухнуло прямо в костер.
Из темноты вышел ничем не примечательный мужчина лет сорока с седой бородой и наголо стриженной головой, держа в руках окровавленную стальную нить.
– Говорил ведь, Герион меня не почувствует, – сказал он, – ну что, с почином тебя, сестричка. Революция начинается.
Москва, 1953 год
Проводив ближний круг, я решил вернуться к себе и поразмыслить над предстоящими событиями.
Медленно идя по коридору, глядел задумчиво в пол. Сапоги противно скрипели. Последнее время вообще стали раздражать любые резкие звуки.
Хрусталев, уже заперший дверь, подбежал сзади на цыпочках и тихо двинулся следом. Знает свое место, не станет рта открывать, пока не позволю. Ладно, сегодня не будем затягивать.
– Скажи – спать стелить в малой столовой, – тягуче пропел я, инсульт, как мне кажется, сделал голос каким-то музыкальным, – и к охране есть прямой приказ. Идите всей сменой отдыхайте. Не беспокоить без повода.
Затылком почувствовал понимающий кивок. Ощутил легкое дуновение ветра. Понесся исполнять. Интересно, смогут ли все приготовить к моему приходу?
Стал я сбиваться с мыслей несколько лет как. Перескакиваю с одного на другое. Раньше даже не заметил бы подобного разговора, продолжая думать о насущном. А теперь… дааааа, теперь любая мелочь выбивает из колеи.
Впереди промелькнули несколько неясных теней и исчезли. Ухмыльнулся про себя: успели, черти. Приятно, когда не просто боятся, а в животном ужасе склоняются, как перед богом.
Хотя куда там богу до меня. Может быть, по воде ходить и не умею, но стоит лишь пошевелить пальцем, и вода превращается в вино, а… да что ж такое с памятью, как там дальше было?
Не помню. Пойти Библию достать? Охрану потом всю менять придется. Нет, я планировал ее расстрелять позже и по другому поводу. Обойдемся.
Открыв дверь, увидел обязательную трубку с табаком и бутылку «Нарзана» на столе.
Диван укрыт обычным солдатским одеялом, под голову положили две подушки, на стуле около него лежала… неужели снова забыл? Да что ж такое. Не пижама, не исподнее… как же это называется? Аж передернуло.
Стягивая сапоги наконец уловил ту мысль, которая терзала, пока провожал четверку.
Настал момент.
Нужно сделать очередной выбор. Кто из них станет обвинителем, а кто обвиняемым. Дело врачей входит в решающую стадию.
Итак.
Коля Булганин. Слабак. Никто. Но управленец отличный. Хмурый он какой-то, правда, скучно с ним. Да еще эти интеллигентские замашки его раздражают ужасно. Кстати… что там Лаврентий говорил? Бабы на нем висят,
