Значит, остались трое.
Никита, Георгий и Лаврентий. За ними стоят люди, Рюмин докладывал. Ишь, тайная оппозиция. Ничего, мы вам по очереди крылышки пообрываем, как бабочкам в детстве.
Собственно, стоит подумать прежде всего о дуэте Георгия и Лаврентия.
Георгий, конечно, фигура на нашей шахматной доске. Даже Лаврентий вступился, когда я его в ссылку отправил.
Кстати, а когда же это было? Кажется, сразу после войны? Не помню. Не помню. Не помню. Помню лишь, что надоела мне эта толстая морда до ужаса, да и молодежь ленинградская стала подтягиваться. Но убрать его можно одним движением руки, подумал я, раздеваясь.
Закутавшись, даже зажмурился от удовольствия, представляя, как завтра же разобью эту пару. Хотя… хотя…
Лаврентий много лет был верным слугой. Если бы не его преданность, на Кавказе всплыли бы доказательства моей работы на царскую охранку. Архив Ежова так и не нашли ведь, а Берия умолил глав Системы отдать мое дело.
Сам пришел, сам молча положил на стол документы и никогда не подавал виду, что был такой эпизод. А ведь мог, мог, мог. И ничего бы я не сделал. Да и потом, в сорок первом, спас от катастрофы…
Внезапно зачесалась грудь, затем нога. Было лень протянуть иссохшую руку, само пройдет. Шумело в голове, но вероятно причиной тому – вино. И еще вдруг стало немного щекотно.
В общем, я, конечно, Лаврентия понимал. Хозяин, как они меня за глаза называют, стар, не сегодня завтра помрет, и тут уж кто первый вцепится в трон и успеет остальным перегрызть глотки – того и шапка Мономаха.
Только одного они не учли. Даже Лаврентий.
Абрасакс.
На чьей стороне он выступит – тому и править.
С той ночи, когда главы Системы отреклись от меня, Кнопмус уже который год демонстративно игнорирует. Да и Хранилище выполняет лишь те заказы, которые, как выражается Берия, «считает целесообразными и реализуемыми».
Ну ничего. У меня есть что предложить Абрасаксу.
Под дулом пистолета – весь цвет интеллигенции, науки, искусства. Солидный куш за солидный товар.
Бессмертие и здоровье.
Ни малейших сомнений, что это выполнить в их силах.
Больше ничего и не надо, остальное сделаю сам. Вот тогда, Лаврентий, боюсь, надобность в тебе отпадет.
Решил встать, чтобы сделать пометку в блокноте о расстрельных списках, но понял, что тело почти онемело. Упал с кровати, больно стукнувшись затылком об пол.
Это было похоже на сон, когда пытаешься убежать от чудовища, а ноги становятся ватными и ты словно муха, увязшая в паутине.
Внезапно надо мной склонился кто-то огромный, протянув к моей шее руку. Хотелось отдернуться, но тело уже совсем не повиновалось.
Здоровяк же лишь распрямил указательный палец. По нему резво взбежали трое маленьких черных паучков, на спине которых мне привиделся рисунок в виде песочных часов.
– Идите, девочки, домой, – сказал гигант, – дело сделано. Правда, вряд ли благодарное человечество поставит вам памятник.
Затем я потерял сознание.
Таллин, 1977 год
По дороге в аэропорт, сидя в такси, Аркадий заново прокручивал в голове сегодняшний сон. Он не верил в совпадения и случайности, всегда даже в самых странных событиях находя определенные закономерности, и интуитивно выискивал предпосылки к ним.
«Итак, для начала проанализируем увиденное. Кто стоит за спиной генерала Ильина, было ясно и так.
Кнопмус. Друг Юра.
Отсюда напрашиваются сразу два вывода.
Первое. Системе не нужны мертвые братья Стругацкие. Системе нужны перемолотые в фарш, униженные и сломленные братья Стругацкие.
Зачем? Мы ведь никогда диссидентами не были. Может, именно к этому нас и пытаются подтолкнуть?
Далее.
Этот ребенок показал мне то развитие событий, которое грозит прежде всего нашей стране, поскольку те ублюдки на площади разговаривали по-русски. Хотя кто знает, данных недостаточно.
Главный вопрос заключается в том, что пацан имел в виду, говоря о выборе. С Кнопмусом у нас, конечно, не дружеские, но вполне нормальные отношения по принципу «ты мне – я тебе». А вот прислугой у этого «вершителя судеб» никогда не был и быть не собираюсь.
Тем не менее от некоего моего решения зависит будущее. Понять бы, что за выбор предстоит сделать…»
Когда у входа в аэровокзал он углядел знакомое скуластое лицо, то абсолютно не удивился и даже сам первый кивнул, выходя из машины.
Кнопмус был хмур и резок.
Подойдя к Аркадию, бесцеремонно взял его за руку, молча направившись к дежурному милиционеру. Показав тому какую-то корочку и что-то шепнув на ухо, потащил в глубь служебных помещений. Открыв дверь с табличкой «директор», втолкнул внутрь.
Из-за стола поднялся представительного вида упитанный мужчина.
– Кто вы такие?
Тут Аркадий впервые смог воочию лицезреть, на что способен «друг Юра». Кнопмус тихо сказал мужчине:
– Иди, погуляй пока, растряси жирное пузо.
Будто мальчишка, тот резво перескочил через стол и выбежал наружу. Стругацкий сам почувствовал неимоверное желание сейчас же оказаться на ближайшей спортивной площадке и подтянуться минимум раз пятьдесят, но его крепко держал за руку Кнопмус, вырваться из стальной хватки было невозможно. Когда директор исчез, он залепил Аркадию пощечину и, словно тряпичную куклу, кинул на стул.
– Пришел в себя?
– Да, – ответил тот, потирая щеку, – не удивлюсь, если весь Таллин ринулся заниматься физкультурой. Впечатляет. В Спорткомитете СССР, случайно, на полставки не калымишь агитатором?
– Некогда, Арк, о таких пустяках толковать и шутеечки выслушивать. Давай сразу к сути, – сказал Абрасакс, устраиваясь в директорском кожаном кресле. – Волею судеб ты частично в курсе наших дел. Поэтому не стану юлить: все очень плохо. Не то чтобы даже плохо – хуже. Все зыбко. Когда все плохо – хотя бы ясно, какую проблему необходимо решать. Но сейчас… сейчас эту проблему невозможно даже сформулировать.
Аркадий опустил глаза в пол и засопел носом.
– Может, будешь наконец откровенным до конца, друг Юра?
Буквально подпрыгнув от злости, Кнопмус стукнул кулаком по столу так, что стоявший на нем графин с водой рухнул на пол, разбившись вдребезги, и заорал:
– Да как же быть откровенным до конца, если я абсолютно уверен в том, что сегодня ночью ты разговаривал с тем, кто эти проблемы нам и создает?
– Тогда для чего эта встреча? Неужто решил поделиться какой-то информацией?
– Нет. Но когда он придет в следующий раз, передашь ему ультиматум.
– А самому не судьба?
Тот покачал головой:
– К сожалению, это невозможно.
Новосибирск, 1979 год
Когда Абрасакс вошел в храмовый зал, то испытал самое большое удивление за все время своего существования.
Перед алтарем на своих традиционных местах сидели князья Севера, Юга, Запада и Востока. Рядом с каждым креслом располагался небольшой столик, на котором обычно стояли напитки, пепельница, табак по вкусу и элитные закуски.
Но сегодня на каждом из столиков лежало по отрезанной голове.
Герион.
Зафаэль.
Маха.
Ксафан.
Абрасакс непроизвольно сглотнул.
– Что это за кунсткамера? – поинтересовался он.
– Позвольте мне, – проскрипел высохший, будто мумия, князь Севера, – на правах старейшего из глав Системы ответить на данный вопрос. Вчера вечером каждому
