Брэд проводил ее до дома. Оставшись одна в темноте, она даже пожалела, что позволила ему уйти. Кто-то присутствовал в доме. Вернее, что-то.
Оно двигалось. Шло или ползло? В темноте не разобрать. Клер, лежа в постели, ощутила, что не может шевельнуться, но не из-за выпитой жидкости из склянки. Это свет луны ее завораживал. Вернее, зарождающегося месяца. Месяц светил прямо в ее окно, как таинственный гость. Она подумала о незнакомце, давшем ей в лесу чудесное снадобье. Месяц как будто звал ее с собой. А вот фигура в робе с капюшоном во мгле была почти неразличима, но она продвигалась к Клер, упорно сторонясь проникающего в окно света. Еще миг, и он будет рядом. В его руке вдруг что-то сверкнуло – лезвие, такое же кривое, как серп луны.
– Я отрежу тебе голову, ангел.
Она вздрогнула, представив, как косое лезвие рассечет ей шею и голова с золотыми локонами подобно трофею упадет в морщинистые руки. Этот жуткий карлик хочет отрезать голову ангела и унести с собой в качестве добычи. Нет. Она села в кровати, представив боль. Пальцами сжала насечку кольца и ощутила, как обжигающая кровь выступает на пальце. Нужно ли еще произнести его имя или он поможет и так?
Обычно она желала его остановить, теперь она просила его об убийстве. Но можно ли убить этого карлика, или он такой же плод ее фантазии, как лицо в зеркале, стремительно менявшееся от идеального до ужасного? Он не мог убивать, чувствуя ее боль. А если попросить его убить? Она уже приоткрыла губы:
– Изувеченный!
Впервые ей понравилось, как звучит это имя.
И карлик остановился. Принюхался к воздуху, будто чуял пожар. Откуда? Над этим лесом ведь не пролетит дракон, готовый дохнуть вниз огнем, но сгорбившаяся фигура будто ощущала приближение такого монстра.
– Изувеченный!
Что-то взметнулось в темноте, и Клер откинулась на подушку. Мелкие золотые локоны кружевом обрамили ее лицо и хрупкую шею. Лезвие все еще сверкало рядом. Карлик хочет отрезать голову ангела и унести ее с собой. В качестве трофея. Но ведь она не ангел. Мысли в голове метались так быстро, а смысла в них не было. Они лишь повторялись, складываясь в итоге в один и тот же круговорот. Отсеченная голова ангела, насаженная на шест, а вокруг торжествует нечисть.
Ее голова похожа на ангельскую. Но она ведь не ангел. Не ангел. Клер заметалась в постели, будто в бреду, но тут прохладная ладонь накрыла ее лоб. Легкое прикосновение, будто во сне. Может, это и есть сон? Но почему же тогда кто-то рядом прошептал: «Спи!»?
И она уснула.
Ей снился месяц и голова ангела на шесте, а вокруг в свете костра приплясывают карлики. Они хотят изжарить мясо, ободрать крылья и съесть.
– Мясо, приносящее тайную силу, – припевают они, – мясо сверхсущества.
Оно даст им таланты. Она помнила, как сама съела кусочек печени убитого существа – и у нее открылось тайное зрение, заговорили птицы в лесу, разверзся путь в волшебное царство. Но голова на шесте не была головой сверхсущества. Это же голова Корделии. Хотя издалека она кажется головой ангела. Такая красивая…
Глава 46. Самопожертвование
Венеция, столетия назад. Подземелья Дворца Дожей. За день до казни
Боль была невыносимой. Человека можно провести через ад. Здесь, на земле. Но прежним он уже после этого не будет. После пыток, придуманных не демонами, а людьми. Ничто не бывает прежним. Донатьен всегда был уверен, что духи наивны и бессильны, человек – вот настоящее зло. Человеческий ум в силах придумать то, что не по силам и демонам. Извращения, жуткие инструменты, самые различные способы причинить страдание – все это дело рук человеческих созданий. Демонам такое бы и в голову не пришло.
Он настолько привык к миру духов, что почти забыл, насколько коварны бывают люди. А сколько мучений могут причинить дыбы, иглы и раскаленные железные прутья, он до сих пор вообще не знал. Ну ладно, пару раз видел, как другим устраивают подноготную, но самому ему ногти с мясом еще ни разу не вырывали. До этого дня.
Ощущение беспомощности пришло не сразу. Вначале он был уверен, что сможет прибегнуть к магии и обратить силу мучителей против них же самих. Только у него это почему-то не вышло. Словно кто-то блокировал все его попытки колдовать. Это было непривычно и в итоге его ужаснуло.
Истерзанный, обожженный, окровавленный, он все еще пытался призвать потусторонние силы, но кто-то стоял у него на пути. В скудном освещении жаровен он видел женскую фигуру в легком одеянии. Она прижимала к лицу золотую маску. Корделия! Но что она делает здесь? Кто мог впустить ее в камеру пыток? Не могла же она предать его и быть заодно с его мучителями?
Вот она оторвала маску от лица, и он увидел ее черты, как будто в каком-то отражении. Пшеничные кудри, изумрудные глаза, платье нежной цветочной расцветки, как тогда на балу, и странную пентаграмму на черном шнурке, висевшую на шее. Последнее привлекло его внимание больше всего. Корделия не могла такое надеть! Его опаленные веки заплыли, но он мог еще рассмотреть знакомый зловещий знак.
– Ты не Корделия! – он смотрел на золотую маску в ее руке. Именно маска все ему и подсказала. Ее сделал тот же мастер, но по другому образцу. Это было золотое лицо горгоны Медузы, а вовсе не ангела. Маска, изготовленная тем существом, которое, поселившись в Венеции, начало именовать себя синьором Донателло, вполне могла создавать любые иллюзии. Стоило отнести ее чуть дальше от лица, и оно стало другим. На него холодно и с насмешкой взирала вовсе не Корделия, а Анджела. Жаль, что он не убил эту подлюку, когда у него еще был такой шанс.
– Знаешь, ты похож на раздавленное насекомое, – проворковала она.
Вот ехидна!
– Ничего, я достану тебя после смерти. – Ему сложно было говорить. Губы и небо были сильно обожжены раскаленными щипцами. Сейчас он получил передышку от боли, но ненадолго. Все тело саднило. Оно напоминало теперь скорее кусок растерзанного мяса, чем живую плоть. Его раны не раз посыпали солью и жгли. Он был изувечен. Что ж, хоть один плюс. Теперь он уже не годится на роль жениха. Никто не сможет тащить его под венец принудительно. Ни его дядюшка, ни родные Анджелы, ни даже сам дож, который не явился в темницу и не помог ему, хотя наверняка знал о том, что здесь происходит. Чужие страдания
