В этом рассказе она знакомит нас с Аполлоном Кроу, объявившим себя красавцем, хотя на самом деле он нечто гораздо большее, гораздо более необычное, чем просто красавец.
«Я красивый мужчина», – сказал Аполлон Кроу
– Я красивый мужчина, – сказал Аполлон Кроу[10], дерзко глядя на римского императора. – Если желаете похитить женщину так, чтобы ее союзники забили тревогу только тогда, когда будет поздно ее спасать, не ищите никого другого. Моя специальность – незаметно отыскивать людей, которые не хотят, чтобы их отыскали, и убедительно лгать. Также у меня исключительный талант фехтовальщика.
Император задумчиво оперся подбородком на руку – поза, вполне достойная сцены, о чем он сам прекрасно знал.
– Меня предупредили, что вы всегда лжете.
– Увы, так и есть. Это мое проклятие.
Очаровательная улыбка делала это замечание шуткой.
– Я также знаю, что негодяю вроде вас подобное требование кажется забавным. Однако мне в моем положении легко вас разоблачить. Приступим. Вы действительно очень хороший фехтовальщик?
– Готов сразиться с любым из ваших солдат, с двумя или тремя одновременно. Можете звать их.
Император прищелкнул пальцами и выпрямился.
– А со мной сразитесь?
Аполлон Кроу вскинул бровь; многие противники восхищались этой его уловкой – о чем потом жалели.
– Принимая во внимание ваши годы, мне это кажется нечестным.
Император вытянул правую руку. Служитель-стражник тут же вложил в нее стальной клинок. Император встал, спустился по трем ступеням с помоста на мраморный пол зала и показал, что готов к бою.
Естественно, Аполлон Кроу был в черном плаще, который лихо развевался при любом быстром движении. Он круто развернулся в полный оборот, ткань тенью плыла за ним. Когда он вновь оказался лицом к императору, в его руке очутилась шпага – это было скорее волшебство, чем ловкость рук.
Император переменил позицию, взяв оружие в левую руку. Аполлон Кроу улыбнулся и сделал то же самое.
Зал был залит ярким солнечным светом, падающим из высоких арочных окон, солдаты в мундирах и пестро одетые придворные восхищенно наблюдали.
– Какова ваша цена?
Император сделал пробный выпад. Аполлон Кроу легко его парировал.
– Это зависит от расстояния, которое придется преодолеть, и от того, сколь большому риску мне придется подвергнуться.
Они кружили друг возле друга.
– Женщина красива, так что в этой части работы риска нет.
– То, что один мужчина называет красотой, другой может счесть уродством. Однако то, что вы считаете ее красивой, говорит мне о многом. Неужели она отвергла вас, самого императора умирающего Рима?
Император рассмеялся.
– Совсем наоборот, если угодно знать.
– По крайней мере вы хотите, чтобы так считали.
Кроу сделал выпад; император всего Рима и его оставшихся провинций отбил его.
– Мне не нужна ложь, Кроу. Я хочу нанять вас для работы и раздумываю, справитесь ли вы с ней. Женщина для меня не главное. Мне нужен альбом, который она всюду носит с собой. Ее очень хорошо охраняют, и ее многочисленные союзники скрывают ее передвижения.
Император сделал ложный выпад слева и тут же напал справа. Аполлон Кроу нанес коварный ответный удар.
– Зачем вам альбом? В нем компрометирующие рисунки, которые вы хотите сжечь?
Быстрый обмен выпадами и контрударами оглашал зал звоном стали. Противники оказались в положении ничьей и отступили друг от друга.
– Провокационный вызов. Это скучно, – сказал император, почти не запыхавшись. – Вы справитесь?
– Работа кажется несложной. С чего начать?
– Мои агенты докладывают, что в городе Никая назначена тайная встреча преступников и недовольных, сторонников переворота. Мы не знаем, в каком именно из злачных мест она состоится. Каждую неделю они меняют место встречи. В любом случае, даже если бы мы все знали, появление моих солдат спугнуло бы ее. Любое насилие во время этой встречи только усилит недовольство. Тут-то на сцену и выступаете вы, Кроу.
– Собрание мятежников в границах самой империи! Неудивительно, что вы хотите разогнать это сборище, прежде чем оно укрепится. Но какое отношение имеет красивая женщина к такому чисто мужскому занятию, как переворот?
Император бросил взгляд на гобелен на стене: там яркими красками был изображен отряд его амазонок, идущих в бой. Точно разозленная гадюка, он ринулся в атаку на противника. Зазвенели их шпаги, гулко стучали их шаги, и какое-то время этот танец был единственным, что происходило в зале. Император теснил противника, пользуясь преимуществом в росте и весе, но Аполлон Кроу реагировал так живо и точно, словно он парил над полом.
Наконец они разъединились – император отступил, дав понять, что бой окончен.
– Вы разочаровали меня своим шаблонным образом мыслей.
– Решив, что вы отвергнутый любовник и хотите отомстить высокомерной женщине, похитив ее личную ценную для нее вещь?
Улыбка появилась – и тут же погасла.
– Считая, что женщины не могут поднять восстание. Поистине, если их разозлить, они очень опасны. Я подумал, что человек вроде вас, что зарабатывает на хлеб в обход закона, не станет обращать внимание на условности.
– Вроде меня?
– Меня удивляют такие рассуждения; я ожидал более новаторского мышления. Может, все же поискать для этой работы другого человека, получше?
– У вас нет выбора. Если вы обратились ко мне, это означает, что ваши прежние попытки получить альбом оказались напрасными.
– Это правда, – согласился император, милостиво кивнув.
По знаку правителя подошел чиновник и протянул Аполлону Кроу солидный кошель с деньгами.
Тот взвесил его на руке, не открывая.
– Я знаю, в чем вы лжете, – добавил император.
– Правда?
– Сами увидите.
Решительно кивнув, император указал на дверь, которую тут же отворили ожидающие слуги.
Никая – портовый город, кишащий путешественниками, моряками и купцами, изменчивое и заманчивое варево, приправленное слухами, нищетой и недовольными плебеями, у которых уши чешутся тем сильнее, чем более одобрительные слова в них шепчут. Притонов, где накапливались радикальные настроения, точно ду́хи, ждущие освобождения в канун Дня всех святых, – великое множество, а он всего лишь одиночка, с всего лишь одной парой ног. Но у него были и другие способы добычи информации.
Через неделю после его приезда на подоконник гостиничного номера, в котором он остановился, села ворона. Он терпеть не мог
