– Сладкоречивая. – Он выпрямился. – А что у нее за нож?
– Нож убеждения.
Скрипки умолкли. Мужчины локтями подталкивали друг друга; в глубине комнаты расчистили стол.
– А вот и она! – нетерпеливо воскликнул один из его собеседников.
Толпа расступилась перед тремя людьми: в середине шла невысокая пышная женщина, а с обеих сторон – рослые мужчины из тех, кого называли пернатыми: массивные челюсти, мощные кулаки и походка, – помесь человека, птицы и ящерицы. Они были одеты строго и выглядели, как респектабельные юристы, и лишь хищная улыбка выдавала их звериную природу. В забитом людьми помещении их сухой запах – запах знойного лета – почти не ощущался, но Аполлон Кроу набрал полные легкие воздуха, чтобы грудь стала шире и он выглядел бы более грозным на случай, если они посмотрят в его сторону и решат напасть. Потом, вспомнив о благоразумии, выдохнул и съежился, чтобы не бросаться в глаза. Конечно, пернатые никак не могли увидеть его истинную сущность. Как и люди, они были порождениями этого мира. Он был здесь один-единственный в своем роде убийца, других таких он не встречал за все долгие годы одинокой жизни в изгнании.
Вокруг все зашумели, когда женщина с помощью пернатых взобралась на стол.
Пораженный ее неожиданно прекрасными чертами лица и великолепной фигурой, Аполлон Кроу подскочил, чтобы лучше рассмотреть. Соседи, охваченные радостным ожиданием, тут же потянули его обратно и снова усадили на скамью.
– А мы говорили, что она тебя удивит! – рассмеялись они, когда видение подняло руку, призывая гудящую аудиторию к тишине. – Слушай – и услышишь.
– Товарищи! Друзья! Сестры!
Женщины в гостиной зашумели, потом в ожидании затихли.
– Я пришла во враждебную землю с посланием к тем из вас, кто стремится к свободе. Вы впряжены в ярмо тирании, но его можно сбросить здесь так же, как это произошло во всей Европе.
Она говорила убедительно, голосом, который без труда заполнял все помещение, так что никому не приходилось напрягать слух. Красноречиво описывала, как именно богатые и власть имущие присваивают себе все и эксплуатируют тех, кто трудится под их бичами. Она в ярких подробностях рассказывала о создании в городе Хейвери правящей ассамблеи под председательством князя этой территории, подчиняющегося только себе самому. Половина собравшихся подалась вперед, когда она говорила, как выбирали членов этой ассамблеи, в том числе женщин, а представители другой половины обменивались встревоженными взглядами. Но слушали все, ведь у нее был дар превращать каждое слово, сорвавшееся с уст, в цветок, а каждую фразу – в ароматный букет.
– Верно, что по древним римским законам женщинам запрещено становиться членами магистратов, священниками, они не имеют права на триумфы, знаки отличия и военную добычу. Но что такое законы, как не слова, написанные на бумаге? – продолжала она. Мрачные взгляды мужчин заставляли ее говорить еще резче. – То, что создано руками, можно изменить или переделать по мере того, как время идет и философы указывают новые пути. Вот наш новый путь, если мы захотим избрать его.
– Она актриса? – спросил он у своих новых друзей.
Соседи заставили его замолчать, потому что, хотя их приводили в ужас ее слова, но личность и ее голос пленяли.
– Она не актриса. Она воспламеняет сердца людей по всей империи. Говорят, император заточил бы ее в тюрьму, если бы мог поймать.
Поистине опасная женщина, если вы император всех римлян и опасаетесь недовольства, которое может таиться под спудом у обычно немых плебеев. Она огонь, заставляющий воду кипеть, яркий и прекрасный огонь… но что бы он ни думал, у него была работа – и проклятие, вынуждающее эту работу делать.
Когда она наконец закончила свою речь под громовые аплодисменты, он достал из одного из своих многочисленных потайных карманов золотую цепь; в этих карманах он держал разные предметы, собранные в путешествиях. Схватил за шиворот ребенка, который был достаточно мал, чтобы ему было позволено бродить по обе стороны разделяющей ограды.
– Получи динарий, если отнесешь эту золотую цепь Сладкоречивой и покажешь ей, кто ее прислал.
– А что, если я украду цепь, убегу и не вернусь? – спросил удивленный таким наивным предложением ребенок, жадно разглядывая золотую цепь.
– Позволь заверить, что я никогда не забываю лица. – Улыбка Аполлона Кроу заставила ребенка содрогнуться. – Если ты меня обманешь, однажды тебя окружит стая ворон и заклюет насмерть, и никто этого не заметит.
Чтобы сохранить лицо, ребенок притворился, что смеется, но в то же время бросал испуганные взгляды по сторонам в поисках возможности сбежать. Но не каждый день тебе сулят динарий… После некоторых колебаний, как и думал Аполлон Кроу, ребенок взял цепь и монету и нырнул под веревку.
Как он и ожидал, женщины, обступившие Сладкоречивую, чтобы поговорить с ней, позволили ребенку протиснуться сквозь их ряды, ведь птички всегда дают дорогу птенцам. Она наклонилась, слушая, что говорит ей ребенок. Плечи ее удивленно напряглись, она подняла глаза и принялась осматривать помещение.
И встретила его взгляд. Свет был слишком тусклым, а она стояла очень далеко, чтобы Кроу мог различить в деталях ее выражение лица, но по перемене позы предположил, что она недовольна, однако ее при этом одолевает непобедимое любопытство. Нетрудно было заметить, что она бурно дышит, так, что вздымается грудь. Он поднял кружку, приветствуя ее. Окружающие, привлеченные этим жестом, зааплодировали и засмеялись, восхваляя его стальные нервы. Все знают, говорили они, что Сладкоречивая не любит, когда мужчины пытаются подкупить ее подарками; она выбирает тех, кто ей интересен, не думая о выгоде.
Она отдала золотую цепь стоявшей рядом женщине и знаками объяснила, что та должна вернуть ему отвергнутый подарок. Потом, делая вид, что держит в свободной руке кружку, ответила на его приветствие.
И эта дерзость заставила его влюбиться в нее.
Как ни странно, женщиной, которой вручили ожерелье, оказалась та самая швея, которую он приметил раньше. Он не заметил, как она исчезла со своего места, и потому стал внимательно приглядываться к ней, пока она шла. Одежда у нее была добротная, но не богатая, обувь изношена от долгой ходьбы.
– Мастер, сестра попросила меня вернуть это тебе.
– Нет, нет, возьми себе, за беспокойство.
– Щедрое предложение. – Она перебирала цепочку в пальцах. – Пожалуй, лучше не стану, иначе ты неверно это истолкуешь.
– Вовсе нет. Это же безделушка, знак благодарности за прекрасную речь, которая меня очень заинтересовала. Поскольку она так жестоко отказала мне, моя единственная просьба такова: обменяйся со мной несколькими словами, они станут бальзамом для моего страдающего сердца. Как тебя зовут?
– Катерина, мастер. А тебя?
– А меня Аполлон Кроу. Я путешественник. Прошу, садись.
Швея села на пустую скамью у веревки и улыбнулась своему возможному любовнику. Она казалась привлекательной, ее уверенности, движениям ее длинных ног и рук была присуща уверенная грация. Он мог подобраться к той женщине через эту: когда речь идет о красивом мужчине, ревность и соперничество иногда разжигают в женщине интерес.
Он заказал выпивку
