Женщина в постели приподнялась на локте, ее прекрасные глаза широко раскрылись, когда ворона прокаркала приветствие.
– Какое ужасное предзнаменование!
– Ты рассуждаешь как кельты, – сказал он, выбравшись из-под одеяла, взял с тарелки на буфете кусок хлеба и предложил птице. – Ворона – священная птица моего тезки, эллинского бога.
Птица проглотила хлеб и так долго каркала, что женщина рассмеялась.
– Она благодарит за угощение? Или утомляет жалобами?
– Вовсе нет. Просто в обмен сообщает кое-какие ценные сведения.
– Какой ты забавный рассказчик! Из ворон получились бы отличные заговорщики и агенты, если бы они могли говорить и шпионить. – Она заговорила увещевающим тоном: – Ты стоишь голый, и это прогоняет все мысли о знамениях, полях битв и стервятниках-воронах. Я не возражаю еще против кусочка, если ты вернешься в постель, у меня-то точно нет никаких жалоб.
– А я доволен всем, что не противоречит моим желаниям, – искренне сказал он, отворачиваясь от окна. – Ты знаешь таверну под названием «Четверо в ряд»?
– Только по слухам, сама я в ней не бывала. Тебе не захочется туда заходить.
– Почему?
– Она в самой бедной части города, ее посещают только моряки, прачки и головорезы. – Она скорчила милую гримаску, маня его к себе. – Но по твоему лицу я вижу, что ты решил дать себя убить в этой жуткой части города. Иди сюда, не хочу упускать возможность, пока ты все еще жив.
Позже он шел в сумерках по мрачной улице с закрытыми магазинами, направляясь в таверну «Четверо в ряд». Пустые темные улицы навевали унылые мысли, хотелось вернуться на открытые земли, которые он когда-то называл домом. Впереди какой-то мужчина толкал тачку с отходами, насвистывая веселую мелодию, скрашивающую одиночество ночи. Аполлон Кроу ускорил шаг, чтобы догнать его, и только собрался окликнуть его, как возчик свернул в темный переулок. Из темноты появилась парочка малышей-бродяжек.
– Давайте, да побыстрее, – сказал им возчик.
Дети принялись рыться в мусоре в поисках интересного или полезного, что можно было бы продать или хотя бы съесть.
– Вот по монете каждому из вас, если отведете меня в «Четверо в ряд», – сказал детям Аполлон Кроу.
Они протянули руки, но возчик ударил по ним.
– Никогда не ходите с незнакомыми людьми.
– Мои помыслы чисты. Может, ты сможешь мне объяснить, мастер? Я знаю, что нужно найти улицу ниже Замкового холма, но как мне узнать таверну?
– Зачем тебе это?
– Я служил у жестокого хозяина и сбежал от него. И мне кажется правильным теперь помочь тем, кто так же хотел бы избрать иной путь.
Возчик хмыкнул. Аполлон Кроу его не убедил.
– Вот вам за хлопоты.
Аполлон Кроу бросил детям по монете, а третью сунул в руку возчику и пошел дальше.
– Вход закрыт можжевельником, – бросил вслед возчик. – Вот все, что я могу сказать.
Он добрался до склонов Замкового холма, где прямая улица превратилась в запутанный лабиринт узких проулков. Фонарей, которые освещали гавань и главные улицы, здесь не было. Тьма наступала, как прилив, превращая каждую дверь и каждый переулок в бассейн, полный теней. От стены отделилась тень, покачивающая дубиной. Аполлон Кроу картинно обнажил шпагу, тень передумала и исчезла в ночи.
Вдруг из-за ветхих украшенных ароматными можжевеловыми венками ворот раздался женский смех. Ворота были полуоткрыты, освещаемые свечными фонарями; он толкнул их и сразу понял, что дальше они не откроются. Всякий, кто хотел войти, должен был протискиваться между створками, и можно было легко попасть в засаду.
Он склонил голову набок, прислушался и ощутил, как бьется пара сердец людей, ждущих внутри. Вложив шпагу в ножны, он шагнул в сторону, к стене, и попал в темный двор, пропахший копченой рыбой. На него упал свет: подошли двое крепких караульных. Они даже не достали оружие.
– Красавчик есть красавчик, – сказал один. Он посмотрел на товарища, и у обоих сделался такой вид, будто они вот-вот расхохочутся. – Но здесь нет никого, кто мог бы себе позволить такого красавчика. Нет щеголих, к которым ты, должно быть, привык.
Он бросил обоим по монете.
– Просто хочу выпить, вот и все. Я слышал, здесь наливают, и говорят, поют! Мне это интересно.
– Потом не жалуйся.
Они знаком пригласили его зайти.
Вонь коптилен сменилась менее резкими запахами конюшен; показался еще один двор, на который выходил портик в римском стиле, поддерживаемый старыми каменными колоннами. Здание за ним было новым, деревянным. В просторной общей гостиной, освещенной лампами, виднелись люди, их фигуры искажало толстое оконное стекло. Играли две скрипки, мелодия была танцевальная, два голоса пели в унисон, и слушатели в такт топали ногами.
Он осторожно вошел и окунулся в веселый гул общей гостиной таверны, по кенаанской моде разделенной канатом на две части – мужчины и женщины сидели отдельно. Он сделал шаг вправо, спохватился и повернул в сторону мужской части.
Светловолосый парень с красивым лицом кельта и по-римски суровый принес ему кружку местного пива, такого золотого, словно его варили на солнце. Аполлон завязал разговор с группой местных жителей, чьи мозолистые руки и обветренные лица говорили, что их обладатели работают в порту.
– Откуда приплыл? – спросили его. – На каком корабле? Или ты приехал по суше с востока? Ты похож на человека оттуда!
Он развлекал их забавными историями: он-де родился там, где каждый прилив меняет очертания земли, его отца сожрал дракон, его матерью была ворона – все они были правдивыми, но им казались выдумкой. Кроу все время незаметно разглядывал женщин, теснившихся по другую сторону изгороди, как на насесте. Все женщины были из рабочего класса: прачки с изъеденными щелоком руками; уличные торговки, чьи корзины с каштанами и луком стояли у ног; подметальщицы улиц, дремлющие у своих метел. По его наблюдениям, эти женщины начинали работать задолго до рассвета и заканчивали много позже заката. И этот вечер в таверне, когда они могли слушать тирады красноречивых радикалов, разящих словом, как дуэлянт оружием, для них был главным событием года.
Он заметил молодую женщину с живым лицом, которая, казалось, не способна была спокойно усидеть на месте. Она принесла с собой что-то для починки: все женщины постоянно что-то подшивали или штопали, как птицы, постоянно чистящие свои перья. Поэтому руки ее были заняты. Но длинная, толстая коса, черная и блестящая, как его волосы, заставила его вздрогнуть, словно невидимая рука уколола его иголкой.
– А что ты думаешь о нашей прекрасной гавани и окрестностях? – спросили его, когда он вдруг замолчал.
– Римскую провинцию я считаю красивой и приятной для жизни, хотя и небо, и земля здесь очень отличаются от моей родины, – ответил он. – Но впервые вижу в римских владениях, что женщины сидят в таверне. Ведь обычно здесь встречаются мужчины. А римлянки сидят по домам.
– У нас порт, а не степенный римский город. А к тому же не только мужчины, но и женщины идут туда, где можно услышать Сладкоречивую. Мужчины – ради ее красоты, а женщины – ради
