За нашими спинами Марко и Айвен грабили карету. Я постанывал от удовольствия, так что Томас их не слышал и не думал о них. Он плотнее прижимался ко мне. Руки у него перестали дрожать и гладили мою спину. Я не знал, долго ли мы сможем так стоять. Я хотел прижать его к стенке кареты, что было бы глупо, или к одному из этих чертовых деревьев – а это было бы трудно. Чем больше я об этом думал, тем больше хотел… Поэтому я с облегчением услышал голос Марко:
– Уходим!
– А как же его кольца? – жалобно спросил Айвен.
Я оторвался от Томаса Бероуна.
– Оставь в покое эти проклятые кольца, – хрипло сказал я. У меня плохо получалось дышать ровно. – Садись в карету, Томас, и пригни голову. – На дороге был разбросан багаж: рубашки, чулки, камзолы, раскрытые ящики, книги. – Оставь это! Оставь и садись! Нет, Марко, не надо!
Но на этот раз меня не послушали. Марко локтем ударил его по почкам, связал руки шейным платком, затолкал в рот чулок и оставил лорда Томаса Бероуна в карете, чтобы его там нашел следующий путник.
По уговору мы встретились в таверне «Четыре лошади» на боковой дороге в Азей, примерно в миле за городом. Марко и Айвен в задней комнате разбирали добычу – от великого множества монет до булавок для галстука, украшенных драгоценными камнями. Мне они обрадовались.
– Ну что, – сказал Айвен, буквально подпрыгивая, – проделаем это еще раз, а?
– Нет.
– Нет? Но ведь все прошло замечательно! Ты теперь больше чем Джентльмен-Грабитель – ты Грабитель-Любовник! Через неделю о тебе будут песни петь. Даже раньше!
– И не только, – рассмеялся Марко. – Да они выстроятся на большой дороге, чтобы ты их «ударил».
– Только смотри, чтобы они при этом не окочурились! – сказал Марко; это было его представление о шутке.
– Нет, – снова сказал я, взял его фляжку и выпил. – Я несколько часов пролежал в траве, промок, и мне было скучно. Мне нужно смазать шпагу, а ведь я ею и не воспользовался. Пришлось всю дорогу сюда идти пешком. И я целый день не упражнялся.
Марко посидел немного, положив руки на стол.
– А деньги?
– Их я возьму.
Несколько недель мы с Джесс жили хорошо. Вернули ее белье, и я купил ей платье, почти новое, белое, все в ярких цветах. Оно было слишком хорошо для Риверсайда, но она надевала его для меня дома и в нем пошла на дело с трюком «пропавший кошелек»: аккуратно причесанная, в чистых юбках она выглядела в глазах всего света избалованной дочкой сельского сквайра.
Вернулась она домой поздно, раскрасневшаяся, пьяная, волосы частью подобраны, частью свисают на лицо. Я не заметил, что уже стемнело: я упражнялся, а это обязательно нужно делать, работаешь ты или нет, и я даже не видел, есть ли еще кто-нибудь.
– Смотри! – сказала она. – Смотри, что он мне дал!
Она развела волосы и показала золотое ожерелье, витое и с камнями.
– Склепанное, – сказала она. – И поддельное. Но в следующий раз будет настоящее. – У ее поцелуя был вкус бренди. Ее любимого напитка, когда она могла его получить. – Я поднимаюсь в мире.
Я не спросил ее, что случилось. Всякое бывало. Потом услышал от Ловкача Вилли, что Джесс едва не разоблачили на Тилтон-стрит. Мужчина с ожерельем поручился за нее, а потом угостил выпивкой.
Ожерелье она продала и купила еще платьев. Но, когда вернулась из экспедиции в город, не стала хвастать своим хитроумием, как обычно. Иногда она просто не хочет об этом говорить.
Это дало мне больше времени для упражнений. Лето выдалось жаркое, и в наших комнатах было душно. Джесс считала, что мне нужно выйти во двор. Но там слишком много зрителей, а мои приемы никто не должен знать. Бой выигран, когда противник не может предсказать твой шаг.
Джесс сказала, что мои бесконечные упражнения ее не развлекают, и стала все больше времени проводить в тавернах Риверсайда. Это, пожалуй, была не слишком удачная мысль. Я видел, что у нее иногда дрожат руки. Такими не выудить кошелек у джентльмена. Но она возвращалась домой с разными безделушками и браслетами.
– Я иду в гору, – говорила она всем, кто спрашивал. – Клиенты такие дураки, если знаешь, как с ними обращаться.
Никто ей не возражал. Может, потому что она делилась с подругами в «Девичьем капризе» безделушками – теми, что не оставляла себе и не могла продать.
Можно было бы подумать, что ей хватает развлечений, но она начала брать мои вещи, бегала по комнатам в одном моем поясе для оружия, играла в детские игры с моими подсвечниками-драконами, снова и снова перебирала мои рубашки в поисках дыр… Когда она схватилась за мои ножи, я не выдержал. Лезвия должны быть совершенными – и оставаться такими все время.
– Это не игрушки, – сказал я, – и они не твои. Не трогай.
Она взяла мой стеклянный кинжал, подняла вверх свои блестящие тяжелые волосы и заколола им. Получилось красиво, и я так и сказал ей. Она только вскинула голову.
– Рада, что тебе понравилась, – и вышла.
С этого времени я оба своих ножа носил с собой.
Вечер был теплый, и я упражнялся. Утром мы с Джессамин проснулись рано и медленно и лениво наслаждались друг другом, пока сквозь щели ставен не пробилось солнце. Тогда мы оторвались друг от друга, уничтожив единое целое, в которое превратились. Я лежал в постели, вытираясь концом простыни, и смотрел, как Джессамин над тазом растирается мокрой губкой. Она сама походила на статуэтку из слоновой кости – гладкие совершенные изгибы, светлые волосы золотистым водопадом падают на плечи. Она не попросила помочь ей причесаться. Быстро, деловито заплела толстую косу, свернула и заколола стеклянным кинжалом. Надела белую льняную блузу, голубую длинную льняную юбку и корсет и начала украшать себя безделушками, которых насобирала. Мне они показались слишком кричащими, но я смолчал: ей не нравится, когда я высказываю свое мнение. Она говорит, что знает свое дело лучше.
– Я ухожу, – сказала она.
Я спросил:
– Тебе действительно нужно уходить?
– О да, – оживленно ответила она. – Он ведет меня обедать в «Голову короля».
Я никогда не слышал о таком месте. Поспал еще немного. Потом встал, умылся во дворе, оделся и пошел поискать, чем перекусить. В «Девичьем капризе» приглашения на работу меня не ждали. И Розалин ни о какой случайной работе не слышала. Поэтому я пошел домой и стал упражняться.
Я работал над приемом, который в последней дуэли едва не привел к моему поражению. Вначале мне следовало отчетливо увидеть противника, а потом стать им; сперва я проделывал упражнение так медленно, что даже ребенок мог бы пробить мою защиту, потом все быстрее и быстрее.
Уже темнело, когда вернулась Джесс в яркой шали с бахромой. Она попробовала пощекотать меня этой бахромой. Я отмахнулся от нее, как от мухи: она знает, что меня нельзя отвлекать, когда я работаю. Я десятки раз
