А спустя три недели мне пришло на чип сообщение — у меня появился свой ангел-хранитель. Хотя хранит она, конечно, не только меня. Она иначе не может.
А я, в свою очередь, не спускаю глаз с нее. Знаете, как хлопотно уследить за ангелом? А уговорить ее не пробивать собой стену каждый раз, когда та встает на пути? А бинтовать обожженные крылья, когда она вновь рвется на подвиги? И объяснять каждый раз, что ангелы — не так бессмертны, как кажутся, хотя бы потому, что они уже не возвращаются в наш мир. Именно по этой причине они нечасто являются среди людей. И помогают в основном лишь советами. Не хотят лишний раз рисковать. И правильно делают. Ведь их мало. И я снова, и снова повторяю одно и то же — будто она сама этого не знает… А она вновь поступает по-своему. И все же я не намерен сдаваться.
Ведь у каждого человека должен быть свой кот.
А у каждого ангела — свой человек…
Дмитрий Градинар. Кегельбан
— Самый паршивый день в самом паршивом городе ужасной страны! — вот что мне захотелось сказать к полудню поближе. И я почти это сделал, но получилось тоже паршиво.
— Самый… — только и удалось произнести, как в коммутационном блоке погас свет.
Вот. Как всегда. Даже выругаться не пришлось, квартальный мнемополицейский вовремя пресек попытку нанести оскорбление благополучию Мегаполиса.
Нельзя слишком много думать в наше время, как нельзя думать о беконе, которого не ел уже месяц. И не только я не ел. За перегородкой ползали по голому паркету и жалобно скулили трое щенят от беспородной Каштанки, сгинувшей в неравном бою со служащими муниципальной живодерни. Эти трое, забившиеся в щель под балконами, где я их и обнаружил, в моем понимании никак не тянули на божьих тварей, потому что напрочь отказывались жрать синтетику. Благодаря чему живут уже третьи сутки — неизвестно.
В углу раздался щелчок, и сквозь узкую прорезь факса выползла розовая картонка. Плавали, знаем! Предупреждение от мнемополицейского за покушение на оскорбление. У меня таких предупреждений целый ворох, из них я делаю бумажных голубей и раздаю беспризорной детворе, что ошивается на пустырях позади жилого квартала.
После в блоке включилось аварийное освещение. Эта штука досталась мне в наследство от прежнего жителя квартиры, подключившегося хитрым образом к городскому монорельсу. Как только я разглядел, что именно пришло по факсу, то вся ирония куда-то умчалась. От неожиданности, вместо того чтобы хмыкнуть, я икнул.
«В соответствии с поправкой к закону об Охране Благополучия от… (сегодняшняя дата), и в целях обеспечения достаточного уровня лояльности жителей Мегаполиса, настоящим уведомляем…»
Короче, я влетел на сотню кредитов. Которых, ясное дело, у меня не было. Иначе щенки за стеной не пищали бы от голода.
Через минуту раздался вызов по инфокому, и в комнату вплыло изображение улыбающегося молодого человека, поправлявшего на шее модный галстук — невидимку, из которого зримым являлась только бриллиантовая заколка.
— Международное адвокатское бюро «Джонсон, Джонсон и Джонсон» к вашим услугам!
Я не успел ни опомниться, ни представиться, как голографический гость затараторил, размахивая руками прямо у меня перед лицом.
— Вы только что стали жертвой беззакония и произвола, творимого чиновниками Мегаполиса. Норма права, примененная к вашему проступку, имеет в своей диспозиции противоречие с положениями конституции и международных конвенций! Таким образом, являясь всего-навсего ординарным законом, она не имеет преимуществ…
Эта говорильня могла продолжаться долго. Насколько — зависело от размера гонорара, взимаемого этими самыми Джонсонами. Ну или одним из них. Причем счетчик тут может вертеться, насколько мне известно, быстрее, чем в турботакси. Пара кредитов в минуту, не меньше.
— Во сколько мне обойдется тяжба? — прервал я сентенции по поводу конкуренции правовых норм и прочей белиберды, в которой я ни бельмеса не понял.
— О! — Улыбка говорящего стала еще шире. — Вам необычайно повезло! Каждый третий четверг месяца у нас действует специальная трехпроцентная скидка, поэтому я возьмусь за участие в вашем деле всего за шестьсот пятьдесят кредитов, без учета налогов.
Увидев, как мое лицо перекосила кислая гримаса, Джонсон, Джонсон и снова он тут же уточнил.
— В случае выигрыша эту сумму вы сможете получить из королевской казны, а вероятность выигрыша составляет не меньше тридцати процентов. Это, как вы понимаете, немалые шансы! К тому же…
— Убирайтесь! — рявкнул я, не собираясь дослушивать, что там может быть «к тому же».
Похоже, день становился во сто крат паршивее.
— Позвольте, я не договорил! Сейчас вы узнаете те немаловажные обстоятельства, которые…
— Убирайтесь вон!
Инфоком, словно испугавшись окрика, перелился трелями, и в комнате нас стало еще больше. Низкорослый толстячок с выпяченными губами, со значком доктора права на затертом лацкане старомодного сюртука обвиняюще ткнул пальцем в первого гостя, жутко вращая при этом глазами, будто бы стараясь пробуравить собеседника взглядом.
— Вы нарушили параграф семнадцатый свода юридической деонтологии, ворвавшись без спроса в дом несчастного человека, который и так испытывает достаточно душевных страданий!
Не знаю, о каких страданиях шла речь, но можно подумать, что толстяк прибыл ко мне по приглашению.
— Убирайтесь оба!
К моему удивлению, эта фраза произвела совсем обратный эффект, и инфоком тренькнул в третий раз.
— Они просто жулики! Это грабеж средь бела дня, предлагать участие за шестьсот пятьдесят кредитов, без учета налогов! За дело с ценою иска в сотню кредитов!
Третий новоявленный являл собой полную противоположность двум предыдущим его коллегам и показался более благоразумным собеседником. Мысль об этом, видимо, тут же отразилась у меня на лице.
— Да, да! Из-за таких проходимцев весь славный юридический цех нашего города считают бандой обдирал, сколотивших состояния на людских несчастьях! — вдохновленный моим взглядом, продолжил третий.
В руке он держал большущий университетский диплом, глядя на который трижды мать их многодетная, Джонсон, и другой, не успевший назваться, отчего-то стушевались и примолкли.
— Сэр! Сочту за честь иметь вас своим клиентом! Филиал юридического концерна «Бланкштейн с сыновьями и партнеры» берется отстаивать ваши интересы всего за триста кредитов, включая налоги!
О господи! Никогда еще не имел дела с адвокатами! В контексте последнего заявления фраза «иметь клиента» звучала несколько двусмысленно. И мне это все надоело.
— А вы случайно не нарушили параграф семнадцатый э-э-э… — Я прищелкнул пальцами.
— …свода юридической деонтологии! — услужливо подсказал толстячок.
— Нет, сэр! — и тут выяснилось, что Бланкштейн и сыновья со партнерами оказался самым большим пронырой из всей троицы. — Параграф семидесятый этого же свода гласит, что в исключительных случаях лицензированный адвокат обязан предложить свои услуги.
— А в чем, простите, состоит исключительность моего случая? — Что-то мне стало вдруг тревожно
