Но еще больше удивляло Ангелину то, что она позволила ему раздеть себя так, словно он имел на это право. Или имел? Она уже совсем запуталась в их отношениях. Кто кому что должен, кто кого использует, кому кто нравится. Просто голова кругом идет…
Он поставил Ангелину, снял с раскладушки матрас с простыней, расстелил на полу и коротко предложил:
— Ложись.
Подчиняться было глупо, но продолжать стоять — еще глупее. Ангелина села и приготовилась разуться.
— Не надо, — остановил он ее.
— Почему? — спросила она.
— Классные босоножки, — пояснил Юрий, укладываясь на Ангелину сверху так, словно она была таким же неодушевленным и безропотным предметом, как матрас.
Возня заняла минуты две, а потом он вошел в нее, и Ангелину совершенно не смутило отсутствие предварительных ласк. В данном случае они были абсолютно не нужны. Это не было любовное соитие. Это было бурное, яростное действие, не оставлявшее места всяким нежностям. Самое место ему было именно на полу.
Один раз Ангелина укусила Юрия за плечо, а он в отместку так стиснул ее ягодицы, что отпечатки пальцев, должно быть, там надолго остались. Их затрясло, задергало, заколотило. Потом волна схлынула с обоих одновременно. Все кончилось быстрее, чем хотелось бы Ангелине. Но, с другой стороны, как раз вовремя, чтобы она не успела лишиться чувств или рассудка.
— В бизнесе я себе такое редко позволяю, — сказала Ангелина, когда отдышалась.
— Секс? — спросил Юрий.
Его голос и лицо ничего не выражали. Не было ни довольства, ни разочарования, ни апатии — ноль эмоций.
— Секс допускается иногда, — сказала Ангелина. — Но предоплата — это дело еще более щепетильное. Такое можно позволить только с партнерами надежными, неоднократно проверенными.
Она не знала, зачем старается казаться циничной стервой. Наверное, такова была избранная ею тактика самозащиты. Ей не хотелось проявлять мягкость или покорность. Кто он такой, этот Юрий, чтобы перед ним стелиться?
Ангелина резко встала и пожалела об этом. Одежды на ней за это время не прибавилось, и теперь Юрий с интересом наблюдал за ней снизу.
— Будем считать это частичной предоплатой, — сказал он. — Залог будущего взаимопонимания.
— Посмотрим, — буркнула она, направляясь к лестнице.
Босоножки грохотали, походка сделалась скованной и неловкой. С трудом перебарывая желание перейти на бег, Ангелина спустилась по ступеням и наконец очутилась в долгожданном укрытии. Однако и здесь расслабляться было рано. Ванной комнаты здесь не было, воду нужно было греть на плите, удобства находились во дворе. Все это не просто осложняло интимную жизнь, а делало ее предельно грубой и откровенной, как в древности.
«Завтра соберу вещи и уеду к черту», — пообещала себе Ангелина, обрядившись в майку.
Решение далось легко, потому что никто ему следовать не собирался.
Предупрежден — значит вооружен
Две тени, одна выше, другая ниже, крались по улицам дачного поселка, стараясь держаться под деревьями и ближе к заборам. Собаки на них не лаяли, здесь не было принято держать их для охраны двора, а если кто и имел четвероногих питомцев, то с наступлением темноты забирал в дом для создания уюта — как им, так и себе самим.
Высокий силуэт задержался возле дачи Антоновых, шипением подозвал к себе короткого напарника.
— Шмат! Шмат! Скорее сюда.
— Чего ты кипишуешь, Бутуз? — деловито осведомился Шмат, в потемках приближаясь к товарищу.
— Я только что бабу видел полуголую, — возбужденно пояснил долговязый Бутуз.
Речь его была не слишком внятной, потому что не далее как два часа назад ему окончательно вправили выбитую нижнюю челюсть. Это проделал Мамай, двинув раненому в подбородок так точно, что раздался щелчок, нижнюю половину лица пронзило болью, но после этого она прошла почти бесследно, оставив после себя лишь неприятное ноющее воспоминание да зубовный скрежет.
Бутузу и Шмату было бы легче наизнанку вывернуться, чем рассказать братве, как их дважды пронесли по кочкам, сначала какой-то фраерок неоперившийся, а потом фраерок залетный — и оба с нанесением телесных увечий. Чтобы смыть позор, кореша и вышли на ночную охоту. Сегодня они собирались разобраться с тем, что проживал в доме с башенкой и петушком, как поведали местные пацанчики. Следующим на очереди был мужик, свернувший Бутузу челюсть.
Мамай выслушал, скривился и согласился с таким планом.
— Только не вздумайте опять подставиться, — предупредил он, провожая бойцов на дело. — Чтобы хлопец Артемовых опять не накостылял вам, как на озере.
— Не накостыляет, Мамай, — угрюмо возразил Шмат, трогая заклеенный нос. — Он у нас сегодня сам петушком станет.
— С башенкой, — поддакнул Бутуз.
Зрачки его сузились так, что почти исчезли. Было непонятно, чем он смотрит, а если смотрит, то видит ли.
— Это на ваше усмотрение, — сказал Мамай. — А мне бумаги на дом принесете. Парня Женей звать, он теперь один вместо папы и мамы остался. Документы сейчас у него, а должны быть у нас. Расклад понятен? Без бумаг можете не возвращаться. Оставайтесь тогда втроем кукарекать. Расклад понятен?
Конечно, такое напутствие было довольно обидным, но Шмат с Бутузом зла на бригадира не держали, сами маху дали, чего уж тут. Поручение откопать бумаги их не напрягало: оба умели правильно ставить вопросы и добиваться желаемых ответов. Хлопцу из дома с башенкой деваться от них было некуда. Попал, сучок.
Кореша уже подбирались бы к дому Артемовых, если бы не эта непредвиденная задержка. С одной стороны, Шмату не хотелось подавать виду, что его заинтриговало сообщение товарища. С другой стороны, его, конечно, охватило любопытство: что это еще за бабы полуголые по поселку шастают?
— Я и голых видел, — буркнул он с напускным равнодушием. — Армию целую, наверное, за свою жизнь. И что? — Шмат сплюнул. — Есть пляжи, где они через одну без лифонов загорают. Топлес называется.
— Эта наоборот, — взволнованно произнес Бутуз. — Снизу голая, а сверху одета.
— Гонишь?
— Не гоню. Я ее хорошо разглядел. Она себе фонариком подсвечивала, когда туда подалась. — Бутуз кивнул в темноту. — С ковшиком и полотенцем.
— Подмываться побежала, — поморщился Шмат. — Вот ответь
