Она не помнила, как они спускались. Знала это только по рассказам бабушки. Та взбежала наверх с проворством матроса, карабкающегося на мачту, пристроилась за спиной внучки и стала нашептывать ей что-то успокаивающее, ободряющее. Так они и спускались — маленькая и большая, плотно прижимаясь друг к другу. На земле обе расплакались, однако домой явились с сухими глазами, условившись ничего не рассказывать родителям, чтобы не пугать их понапрасну.
Таких тайн между Ангелиной и бабушкой существовало превеликое множество. Несостоявшаяся беременность, фактическое исключение из института, роман с темнокожим студентом, бабушкины исповеди, ее планы по отъезду из города.
Потом, конечно, общение значительно сократилось, но и годы спустя обе были скорее близкими подругами, чем просто родственницами.
Почувствовав присутствие кого-то рядом, Ангелина повернула голову и увидела Юрия, молчаливо стоящего чуть позади.
— Нож наточен, — лаконично доложил он. — Картошка на огне.
— Как ты догадался про нож? — спросила она, только сейчас обнаружив, что глаза у нее на мокром месте.
Задав вопрос, она поспешно отвернулась.
— Тупой, — ответил Юрий. — Но не я.
Ангелина невольно улыбнулась.
— Это я поняла, — сказала она, проводя мизинцем по ресницам. — Иди в дом, скоро есть будем.
— Будешь страдать в одиночестве?
— А вот это не твое дело.
Ангелина думала, что после этих слов он уйдет, но ошиблась. Юрий остался.
— Знаешь, — сказал он, — когда-то я тоже переживал похожее горе и тоже в одиночку. Много раз.
— И как будет дальше? — тихо спросила она. — Боль пройдет?
— Нет. Боль останется. Но сделается привычной.
— От этого станет легче?
— М-м. — Он покачал головой. — Но живут же люди без рук, без ног. Свыкаются. Плохо, но иначе уже все равно не будет, так что приходится приспосабливаться. То же самое, когда кусок души ампутирован.
Это было очень точно подмечено. Именно так себя Ангелина и чувствовала. Как будто из души удалили что-то жизненно важное. Осталась фантомная боль. К ней следовало помаленьку привыкать.
— Видишь сарайчик? — спросила она, показывая кивком на просвет в листве. — Бабушку нашли там. Среди граблей, лопат и всякой пыльной рухляди. Я им этого никогда не прощу.
— Я здесь из-за тебя, а не из-за твоей бабушки, — холодно напомнил Юрий и ушел с крыльца.
«Мерзавец, — подумала Ангелина. — Но предельно откровенный мерзавец. Никем не притворяется, ничего из себя не строит. Может быть, было бы лучше, если бы все люди вели себя так? Говорили то, что думают, а не то, что требуют приличия. Не улыбались бы тем, кому не хотят улыбаться. К врагам относились, как положено относиться к врагам… Скольких убил этот Ярышников в своей жизни? Скольких еще убьет? Но с ним мне спокойней и надежней, чем с так называемыми добропорядочными гражданами, которые прикрывают собственную трусость всякими моральными оправданиями».
Развернувшись, она вошла в дом. Не глядя на нее, Юрий крошил лук, чтобы высыпать его поверх нарезанных огурцов и помидоров. Ангелина тоже на него не глядела, но видела, благодаря особому устройству женских глаз. Прошествовав мимо, она поднялась по крутой скрипучей лестнице наверх.
Первая комната была отдана в распоряжение Юрия. Здесь стояла заранее застеленная раскладушка, неработающий компьютер, столь же бесполезный проигрыватель с колонками и телескоп на треноге, который Ангелине подарил один ухажер, полагавший, что подарки женщинам должны быть непременно эксцентричными. Выбросить трубу было жалко, а разбираться со всеми этими окулярами, зеркальцами и штативами было некогда, да и не хотелось. Поэтому телескоп был установлен на даче, как бы с целью наблюдать за луной и звездами, а на самом деле в виде бессмысленного и нелепого украшения слишком большой и слишком пустой комнаты.
При жизни бабушки пол был занят яблочной нарезкой, травами и чесноком, разложенными сохнуть на газетах и тряпках. Приехав сюда после похорон, Ангелина все сгребла в кучу, ссыпала в один мешок и отправила в мусор. Она не варила компоты из сушки и не занималась заготовками на зиму. Она была современной девушкой, стремящейся поменьше соприкасаться с пережитками первобытно-общинного строя. Но бабушку было жалко, и за нее нужно было обязательно отомстить. Как в незапамятные времена. Вспомнив, как Юрий Ярышников прорывался сквозь ворота, Ангелина усмехнулась. Этот мужчина разберется и с Котовым, и с его шестерками…
А потом возьмется за нее, за Ангелину. Может быть, даже потребует аванса.
Услышав шаги на лестнице, она зашла в смежную комнату и закрыла за собой дверь. Здесь было ее личное пространство. Приобретя злополучную дачу, Ангелина приготовила одну комнату для себя, чтобы проводить какое-то время с бабушкой. Завезла офисную мебель, ворох одежды, которой не пользовалась в городе, постель, ноутбук, даже беспроводной интернет подключила, хотя работал он здесь медленно и с перебоями. Получился гибрид кабинета, гостиной и спальни. Ангелина так здесь ни разу и не заночевала. Все откладывала на потом. А жизнь на потом не отложишь.
— Энджи? — послышалось из-за двери.
— Что еще за «Энджи»? — недовольно спросила она.
— Ну, имя Анжела тебе не нравится, — сказал Юрий. — А «Ангелина» как-то слишком пафосно. Вот я и решил переделать на английский лад. Была такая песня хорошая, «Энджи». Слыхала?
Как бы для того, чтобы лучше расслышать ответ, он взял да и открыл дверь.
— Стучать надо, — резко произнесла Ангелина. — А если бы я была раздета?
— На это я и надеялся, — сказал Юрий, остановившись возле книжного шкафа. — Но зря.
— Зря. В музыке я мало что смыслю и вообще хочу побыть одна.
— Я тоже люблю одиночество, — сказал он, листая растрепанный детектив. — Но ужинать предпочитаю в обществе красивой женщины. Пойдем? Все готово.
Ангелина почувствовала настолько сильный голод, что вынуждена была сглотнуть слюну, но внезапное упрямство, охватившее ее, заставило ее отвергнуть предложение.
— Сейчас я расскажу, что будет дальше, — сказал Юрий, беря другую книгу. — Я опять позову, ты опять откажешься. Снова и снова. Каждый раз тебе будет все
