Беда заключалась в том, что Летягин и сам помаленьку пристрастился к алкоголю, угощая напитками не только хулиганье, но и своих гостей, так что запасы стали редеть как-то очень уж быстро и заметно. К тому же отец поймал четырнадцатилетнего отпрыска с запашком перегара и устроил ему сильнейшую взбучку. Но хуже всего, что, посовещавшись, родители пришли к выводу, что доля вины лежит и на них, превративших дом в настоящее питейное заведение. В один прекрасный день отец сгреб все бутылки и куда-то отвез, а тот алкоголь, что приносился с работы, был взят на строжайший учет.
И начались у Летягина-младшего трудные времена. Некоторое время ему удавалось избегать встреч с бывшими покровителями, но безвылазно всю жизнь дома не отсидишься. Ему напомнили, что хорошо бы выставить магарыч, он пообещал и юркнул в парадное. Раз прокатило, другой. А потом Летягина предупредили, что он должен уже ящик коньяка или виски, на выбор. И проценты растут, счетчик тикает.
Промучившись ночь, Летягин понял, что влип. Тянуть время дальше не имело смысла. Нужно было идти на поклон Кузьме, так звали главное пугало двора и школы. Похитив из родительских кошельков некоторую сумму денег, он отправился на заброшенную стройку, где обычно ошивались днем хулиганы. Он нашел их в «штаб-квартире», где шла игра в карты. Весь бетонный пол вокруг драных матрасов был заставлен литровыми картонками дешевого винного пойла.
Кузьма выслушал Летягина с неожиданным спокойствием, покивал понимающе, поднял стеклянный взгляд и спросил:
— Значит, пустой пришел?
— Нет, Кузьма. Вот, я бабок вместо алкоголя принес, возьми.
Вожак протянутую руку проигнорировал, продолжая сверлить взглядом Летягина.
— Говоришь, и сам тоже к батиным запасам прикладывался?
— Было дело, Кузьма.
— И сколько ты за раз выпивал?
— А?
— На! Сколько выпить можешь, спрашиваю?
— Ну, по-разному, — помялся Летягин, чуя подвох, но не зная какой. — Полбутылки, думаю.
— Водяры?
— Там в основном ром был. Коньяк, виски…
— У нас вискаря, конечно, нет, — сказал Кузьма, вставая и разминаясь. — Но в пересчете на градусы полпузыря крепкого — это как литр портвейна. Давай, показывай, как это у тебя получается.
Это был тот случай, когда отказы не принимаются. В общем, протянули Летягину пакет дешевого вина и велели пить. Он выпил. Страх был так силен, что организм безропотно позволил влить в себя эту гадость. Летягин осторожно поставил пустой пакет на пол и выпрямился, глядя влажными глазами на зрителей.
— Готов? — спросил Кузьма. — Сразу свалишься или постоишь немного?
Дружки загоготали, предвкушая забаву. Их вожак знал, что делал. Недавно тут был один такой, вылакавший пузырь водяры на спор. Теперь он прятался где-то, боясь появиться на улице, где ждал его самый большой позор, который только может пережить мужчина. Опустили красавчика, когда отрубился. И Летягина ждало то же самое. Недолго ему осталось штаны носить.
Га, га, га!
Гы, гы, гы!
— Я в порядке, — хрипло ответил Летягин, даже не покачиваясь.
Кузьма был настолько потрясен его способностями, что угостил сигаретой и отпустил, не предъявляя новых претензий.
Дальнейшая задача заключалась в том, чтобы успешно пересечь строительную площадку и как-то добраться до дома. С первой половиной плана Летягин справился успешно. Он все время помнил, что за ним наблюдают сверху, и заставлял себя держаться на ногах. Но потом мозги захлестнуло пьяной мутью и дальнейшее уже не помнилось.
Утром мать поведала Летягину, что его буквально принесли на руках соседи, обнаружившие его валяющимся на земле. Стыд какой! Но Летягин испытывал не стыд, а мучительную тошноту. В школу он не пошел, просидел весь день возле унитаза. И с тех пор никогда не перебирал спиртного, всегда знал меру. Теперь же, похоже, опять переступил опасную черту.
Об этом свидетельствовал тот факт, что он сам не заметил, как принялся рассказывать Котову ту историю из детства. Похоже, опьянел. Потерял контроль над собой.
А Котов как раз этого и добивался. Он любил иногда подпоить гостей, чтобы развязать им язык. Порой удавалось выведать у них много любопытного. Не зря ведь говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
— И что дальше было? — спросил Котов. — Отвязался от тебя Кузьма?
— Нет, — признался Летягин, глупо улыбаясь. — Через некоторое время на меня опять наехали. Но я пожаловался родителям на плохое влияние улицы.
— Как это?
— Сказал, что все друзья выпивают, а мне трудно удержаться.
— И? — поторопил Котов.
Летягин пожал плечами.
— Родители продержали меня все лето за городом, а потом мы переехали и я пошел в другую школу. Там проблем не было.
— Ты умный, — одобрил Котов. — За это тебя и держу. Но вот врать мне не надо. Не люблю.
— Никита Петрович! — Летягин прижал руки к груди.
Зрачки его, устремленные на хозяина, слегка разъезжались, язык беспрестанно блуждал по губам, но в принципе он еще держался.
— Не мог ты литр портвейна выпить, — сказал Котов. — Врешь, Олежка.
— Ей-богу!
— А вот мы сейчас поглядим.
Все, кто подчинял Летягина своей воле и заставлял его жить в постоянном страхе расплаты, всегда разговаривали с одинаковой интонацией — Кузьма, Котов, другие. Они заранее знали, что он сделает все, что от него потребуется. Он мог быть в сто раз умнее их, хитрее, но ему не хватало главного. Он не умел настоять на своем. Не имел той уверенности в своем праве приказывать, которая так безотказно действует на людей.
Ненавидя себя за эту робкую уступчивость, Летягин покорно сидел и ждал, пока Котову принесут бутылку портвейна. Она была черная, пузатая, с золоченой этикеткой.
— «Порто», — сказал Котов, нехорошо улыбаясь. — Португальский портвешок. Давай, Олежек, продемонстрируй мастерство.
Это
